Чужеземка
Шрифт:
– Мне чужого не надо.
– Ну, ладно, пошли на конюшню, покажу тебе твое хозяйство, – махнул рукой председатель. По дороге, гулко шлепая кирзовыми сапогами по лужам, допытывался: – К нам-то ты чего? Или прогнали за что свои? Ну, молчи, правда все равно наружу выйдет, ее от людей не скроешь…
В конюшне было сумрачно и прохладно, сильно пахло навозом. Под ногами лежали засохшие и еще свежие дымящиеся кучки, их никто не убирал. Тревожно ржали в стойлах голодные кони, заслышав человеческие голоса. Председатель едва докричался до конюха, который присматривал за лошадьми. Тот, словно домовой, выбрался откуда-то из темного угла, шумно зевая. Тупо уставился на председателя.
– Митька,
– И вовсе нет, – нехотя оправдывался Митька, пятерней почесывая в бороде, где застряла сухая трава, выдавая его с головой.
– А чего они тогда у тебя ясли грызут, точно у них зубы режутся? Ведь не кормил, ирод!
– Задавал с вечера, – Митька с ожесточением сплюнул. Солнце приближалось к зениту, и сам он явно недавно пообедал и прикорнул на часок для лучшего пищеварения. Но это его не смущало. – Я бы от такой кормежки уже в двери не пролез бы, а у них ребра скоро шкуру проткнут. Напасти на них нет!
Митька явно терпеть не мог коней. И они платили ему тем же. Стоило ему подойти поближе, кони начинали зло фыркать и стучать копытами о доски перегородок. Митька испуганно шарахался и норовил схватить вилы. Только присутствие посторонних удерживало его от скорой и привычной расправы.
– Ну, все, Аника-воин, отвоевался. Сдавай дела вот этому чернявому, – велел председатель. – И шагай в правление. Там разберемся, куда тебя определить.
– Или не оправдал, Матвей Иваныч? – забеспокоился Митька. Суетливо поддернул штаны. В голове у него уже струились седые волосы, но было ему, по-видимому, на роду написано до самой смерти зваться уменьшительно-пренебрежительным именем. Даже малые дети окликали его Митькой, и он не обижался, часто поминая народную мудрость насчет горшка и печи.
Председатель не ответил, повернулся к Василю и строго указал:
– Коней здесь дюжина, но все они одной Звездочки не стоят. За ней присмотр особый. Этот огузок чуть было их всех не уморил. Так что принимай у него конюшню, а через неделю приду, гляну, не ошибся ли в тебе.
Председатель ушел. Митька что-то обиженно бормотал себе под нос, выбирая из волос и бороды клочки сена. Василь обошел конюшню. Худые и грязные кони косились на него и тихо похрапывали, но не пытались лягнуть, словно чувствуя к нему доверие. Возле одного стойла Василь задержался. Здесь стояла пепельная кобылица с белым пятном на лбу. У нее были сухие бабки и тонкий круп, и среди окружающих ее низкорослых крестьянских лошадок она выглядела изнеженной принцессой.
– Это и есть Звездочка? – спросил Василь у Митьки.
– Она, паскуда, – кивнул тот. – Самая вредная из всех. То ей не так и это не этак…
Звездочка, будто поняв обидные слова Митьки, вдруг заржала и попыталась подняться на дыбы. Но в узком стойле для этого не хватило места, и она опять замерла, приподнимая верхнюю губу и обнажая зубы. А у Василя радостно блеснули глаза. Он с первого взгляда полюбил Звездочку, как не любил еще ни одну женщину…
Замелькали дни, почти не заметные в круговороте непрерывной работы. Деревенские сторонились его, чужака и цыгана, а сам Василь не искал с ними встреч, предпочитая им лошадей. Василь то подкидывал в ясли сено, то убирал навоз, то обшивал крышу конюшни досками, чтобы уберечь коней от дождя. Он жалел своих питомцев. Часами мог скрести их щеткой, так, что они начинали лосниться, а затем вел их купать в озере. Кони входили в воду, осторожно переступая передними ногами и с фырканьем задирая головы. Василь сидел верхом и чувствовал, как вода захлестывает лодыжки, подбирается к икрам. И когда она доходила до колен,
Василь ни одну из лошадей не обижал невниманием, но все свое свободное время проводил со Звездочкой. Она была умницей, и вскоре научилась не только понимать его, но и различать его душевное состояние. Если Василь грустил, она, встречая его, тихо и печально ржала, и у него становилось легче на душе, словно он поговорил с другом, и тот его утешил. А грустил Василь часто, особенно по вечерам, когда на закате поднимался ветер и приносил издалека едва различимый горьковатый запах степных просторов. В эти часы Василь рассказывал Звездочке о том, как сладка воля, слаще сахара, и какое это счастье, когда идешь, куда глаза глядят, и радуешься солнцу, небу, ветру и сухой хлебной корке в кармане…
Однажды Звездочка приболела. Она вяло заржала, завидев Василя, ее била мелкая дрожь. Если бы это было возможно, Василь укутал бы ее в теплое одеяло, которым укрывался в прохладные ночи. Он ласково поглаживал Звездочку, а когда она задремала, пошел в деревенский магазин, собираясь купить на свои деньги пачку сахара, побаловать свою любимицу.
Около магазина его и встретил председатель. Он только что вышел из правления колхоза, где разговаривал по телефону с районным центром, и обрадовался, что не пришлось долго разыскивать Василя.
– Эй, чернявый, – закричал он издали, подзывая цыгана. Он никак не мог запомнить его имени. Да и на конюшню, как обещал, так и не зашел, ни разу. – Запрягай Звездочку, поеду на станцию. Жива она там еще?
Василь, и без того расстроенный, совсем помрачнел. Стоял, опустив голову, молчал.
– Ты чего, оглох? – нетерпеливо гаркнул председатель. – Или на конюшне разучился человеческую речь понимать?
– Болеет Звездочка, Матвей Иванович, – ответил Василь. Он знал, что переубедить упрямого председателя трудно, от возражений тот лишь входил в азарт, как норовистый конь от плетки. Но все же попытался: – Может, другую лошадь запрячь?
– Нельзя, – нахмурился председатель. – Я бы этак и на машине. Но надо гостю уважение оказать, с почетом встретить. Уж больна Звездочка красива, стерва! Когда бежит – будто над землей летит, аж дух захватывает… Э, да что тебе объяснять, ты все равно не поймешь!
– А случится что? – спросил Василь. У него щемило сердце в недобром предчувствии.
– Сдюжит, – отмахнулся председатель. – Что с ней станется!
– Отлежаться бы ей, – не уступал Василь.
– Да ты хоть знаешь, за кем я еду? – заорал легко приходящий в ярость председатель, устав от возражений. – Вот и помалкивай! Запрягай, кому велел!
И Василь своими руками надел на Звездочку сбрую, запряг ее в легкую таратайку. Долго ему потом снились ее печальные, влажные, будто от слез, глаза. Просыпался в холодном поту. Загнал бесшабашный председатель лошадь. Захотел порадовать высокого гостя из района, пустил Звездочку вскачь, нахлестывая плеткой. Кровавая пена хлопьями летела с губ Звездочки, она хрипела и задыхалась, но удила рвали ей рот, а плеть не давала замедлить бег. Когда привели ее в конюшню, Василь сразу понял, что не жилец Звездочка на белом свете – глаза потухшие, ребра выступили сквозь тонкую атласную кожу, и даже не заржала, как обычно, увидев его, а лишь тяжело, со всхлипами, дышала.