Чужие сны (полный вариант)

Матуш Татьяна

– Да, - кивнула я. Мне, действительно, случалось.

– Ты долго не могла заснуть... А когда провалилась в сон, снова попала в мир вчерашнего дня, где все было хорошо. Где еще не было беды. И ты решила, что все страшное было наваждением. Ты плакала во сне, благодарная за вернувшееся счастье. И клялась себе впредь его беречь, пушинки сдувать. И была уверена, что сдержишь слово, - я кивала, как загипнотизированная. Алка описывала все очень точно, - а потом ты проснулась...

– Не надо, а, - попросила я.

– То, чего ты просишь, будет еще жестче, - спокойно сказала

Алла.

Я испугалась. По-настоящему испугалась. Потому что слишком хорошо ее понимала. И еще, потому что другого выхода, похоже, не было.

– Алла, мне очень нужно вспомнить.

Она открыла глаза и посмотрела на меня очень внимательно.

– Один из этих людей умер, - это был не вопрос, а утверждение.

– Оба, - тихо сказала я.

– Они были тебе очень дороги...

– Это мои родители.

– Тогда я тебе не нужна. Ты вспомнишь сама.

– Алла!!! Если бы я могла...

– Ты можешь. Просто не умеешь.

– А... как?
– растерялась я.

– Тебе нужны детали давнего разговора твоих родителей, - Алла выпрямилась, наконец спустила ноутбук с коленей, и слегка наклонилась ко мне, - он произвел на тебя сильное впечатление. Значит, ты его запомнила.

– Я помню только одну фразу, - перебила я.

– Об этом я и говорю, - кивнула Алла, - этот разговор записан в твоей памяти. А фраза, которая тебе запомнилась, это ярлык. Как в компьютере.

– Да, но файл, похоже, стерт.

– Тебя лечили электрошоком?

– Нет, - я удивилась и испугалась.

– Значит ничего не стерто. Просто этот файл заблокирован. Твой собственный мозг отказывает тебе в доступе.

– Ну и?
– подтолкнула я.

– Есть несколько путей, - Алла закурила, - Самый простой - взломать. Я это могу. Но ломать мозг труднее, чем компьютер. И опаснее. Клиент не всегда выдерживает.

– Можно умереть?
– удивилась я.

– Или сойти с ума.
– Она помолчала, давая мне возможность освоить полученную информацию. Потом так же ровно продолжила, - Другой путь - снять блок. Но для этого нужно знать ключ. Я его не знаю. А ты - наверняка.

– Не понимаю, - призналась я.

– Не упирайся лбом в стену, - посоветовала Алла, - вспоминай не сам разговор, а сопутствующие детали. Когда это случилось. Какое время года было, какая стояла погода. В чем была одета мама, чем пахло из кухни. Какого цвета были обои. Что было накануне. Какое у тебя было настроение...

– Понимаю, - кивнула я.
– Но это... без гарантии?

– Это трудно и долго, - подтвердила Алла, - но - возможно. Больше я тебе ничем не могу помочь. А теперь брысь отсюда, мне работать надо, - и потянулась за своим компьютером. Я поняла, что больше мне ничего не светит.

Ну, и на том спасибо.

... "Ясацкая дурь". Так выглядел этот, как выразилась Алка, ярлык.

Это было восемь лет назад. Время года - зима. Могу даже точную дату, не вопрос. Отец погиб восемнадцатого января. Этот разговор был двумя днями раньше. Стало быть, шестнадцатого. Как все неописуемо просто, если не боишься боли. Место действия - кухня нашего дома. Цвет обоев тоже без проблем: кремовая плитка с арабским

геометрическим узором. Эта плитка и сейчас стоит на кухне, чего ей сделается за десяток-то лет? В чем была одета мама? Вот с этим - засада. Не помню. Халатов она терпеть не могла. Можно предположить, что в домашние брюки и свитер, топили у нас тогда не очень. Но я вычисляю, а Алка сказала, что должна вспоминать. То есть просто подбирать детали, которые сами всплывают на поверхность озера памяти... А всплывает почему-то музыка. Песня. Пела ее Алла Пугачева, разумеется. Кто же еще? Радио что ли играло? Или телевизор был включен? Очень простые слова: "Позови меня с собой, я приду сквозь злые ночи. Я отправлюсь за тобой, что бы путь мне не пророчил... Я приду туда, где ты нарисуешь в небе солнце. Где разбитые мечты обретают снова силу... высоты..."

Ой!!!

Ощущение было такое, словно прорвало плотину и меня смыло волной.

Я сидела в своей комнате. Двери были приоткрыты, но я сидела спиной к коридору. Читала книгу. Вернее, делала вид, что читаю.

...Поэтому у меня в памяти и нет видеоряда, сообразила я, только саундтрек. Я ничего не видела, только слышала.

На кухне играло радио.

Отец в очередной раз уезжал. В командировку.

Самая обычная вещь - папа уезжает в командировку. В других семьях по этому поводу возникал лишь один вопрос: что папа привезет. Но не в нашей.

Красивое слово "террористы" было еще не в ходу. Их называли просто бандитами. Вооруженная банда захватила заложников. И папа уезжал в командировку. На военном аэродроме папу ждал самолет. Его и еще двадцать спецназовцев.

– Успокойся. Это самая обычная операция. Аналитики оценивают вероятность потерь очень невысоко. Что обычные уголовники могут противопоставить обученным бойцам?

– Я не знаю, - тихо говорила мама. Мне приходилось прислушиваться, чтобы, сквозь громкую музыку уловить ее слова, - я не верю в вашу математику. Я верю своему сердцу. А оно говорит, что ты не должен уезжать.

– То есть как это, не должен?
– изумился отец, - милая моя, я солдат. Я получил приказ. Невыполнение - трибунал.

– Ты можешь заболеть...

– Не могу, - он хмыкнул, - давно уже не могу. Двадцать лет по полигонам закалят лучше любой спартакиады. Все прививки сделаны. Разве что ногу сломать.

– Ну, так сломай, - в первый раз мама повысила голос, - в жизни не поверю, что ты испугаешься боли.

– А в то, что я могу предать, ты веришь?
– отец заговорил жестко. Разговор ему не нравился, но прерывать его он не собирался. Он и в самом деле не боялся боли.

– Кого ты предашь?

– Своих ребят. Они верят мне. Им будет тяжело с другим командиром. Тех людей, которые ждут помощи. Своего командира, который верит в меня.

– Всех перечислил. Кроме меня и дочери!

– Лейла, через пару дней я вернусь, и тебе самой будет стыдно...

– Мое сердце говорит, что ты не должен уезжать, - тихо, но упрямо повторила мать.

И отец сорвался:

– Ясацкая дурь говорит, а не сердце!

Я больше не могла слушать. Я сунула голову в подушку и зажала уши ладонями.