Чужие сны
Шрифт:
Давыдов повернулся к гладковолосому, но того уже не было рядом со стендом – наверное, нашел себе собеседника поинтереснее.
– Ну-с, – сказал Давыдов, почему-то испытывая облегчение, словно после только что счастливо миновавшей опасности, – давайте приступим! За почерк – простите ради Бога! Не поверите, я совершенно отвык писать рукой! Право же, я не кокетничаю…
Он снял колпачок со старинной паркеровской ручки, подаренной ему отцом на тридцатилетие.
Борт аэробуса А-320. Рейс № 322, Нью-Йорк – Аруба
Карина
Денис всмотрелся в пульсирующую за толстым стеклом темноту, словно силился разглядеть девочку, примостившуюся на краю бездны.
Нет никакой девочки, и никогда не было. Есть проклятое писательское воображение.
Образы. Запахи. Звуки.
Прав был гладковолосый с выставки, прав! Все не как у людей. Лезут же в голову разные глупости, будто бы это он – известный писатель Денис Давыдов – раскурил трубку с ароматными травами. За бортом минус пятьдесят, скорость пятьсот миль в час. Какое крыло? Да у мамонта сопли бы замерзли!
Самолетная фея. Фея-хранительница. Надо же…
Денис едва коснулся губами волос жены, вдохнул слабый аромат ее духов и легкий запах витающего вокруг сна. Карина дремала. Счастливая! Давыдов плохо спал в самолетах, даже в бизнес-классе. Так и не научился за многие часы перелетов, – каждый раз мучился и ругался шепотом.
Ну, ничего, ничего! Будет время и отоспаться.
Десять дней тропиков. Десять дней у океана вдвоем с Кариной. Он снова закрыл глаза и оперся затылком на широкий подголовник.
Длинный, длинный день…
Писатели – такие же люди, как и все остальные, только чуть сумасшедшее, но и писатели устают.
Хорошо, что не пришлось делать стыковку в день прилета.
В аэропорту Кеннеди никогда не знаешь, как пройдешь паспортный контроль: как-то Денис с Кариной простояли в очереди почти два с половиной часа и опоздали на рейс в Лос-Анджелес. Поэтому было принято решение не устраивать гонок, и Мартин не только заказал им номер в отеле «Томпсон», что возле Центрального парка, но сам лично встретил в зале прилета и отвез на Манхеттен.
Господин Мартин Рич давно уже был не просто литературным агентом, представляющим интересы экзотического писателя в США, а другом, насколько может быть другом человек, получающий тридцатипроцентное отчисление с гонорара за каждую изданную книгу.
Несмотря на джет-лаг, лежавший на веках тяжким грузом, Давыдовы поужинали вместе с ним в прекрасном французском ресторанчике на углу 47-й и 7-й. И к 22-м по местному времени, сытые и довольные, рухнули в свою постель размера «кинг-сайз», не думая ни о любви, ни о прекрасном виде на Центральный парк, открывавшемся из окон. После трансатлантического
На полу остались валяться мокрые полотенца, неразобранные чемоданы (а зачем их разбирать, если завтра снова в путь?) скалились открытыми крышками, через не задернутые до конца шторы в комнату сочились дрожащие неоновые огни Большого Яблока. Город гудел за окнами низким, тяжелым басом блюзмена. Вокруг памятника Колумбу в бесконечном хороводе крутились светляки фар, оранжевым горели гребешки на крышах таксомоторов, вскрикивали клаксоны. Ист-Сайд полыхал огнями на другой стороне Центрального парка, а они спали без задних ног, как и положено путешественникам, пролетевшим полмира.
Мартин, корректный и элегантный до невозможности, приехал вовремя – как раз к позднему завтраку, когда Давыдовы успели не только привести себя в порядок, но и заняться любовью, и снова привести себя в порядок. Это было традицией – начинать первый день путешествия с любви, и им обоим нравилась такая традиция.
После завтрака и неторопливой беседы о контракте с бразильским издательством (Рич вел свою линию ненавязчиво, но очень настойчиво, ведь Бразилия – огромный рынок, и тут очень важно не прогадать!) они втроем прогулялись к Земляничной поляне, посидели у озера.
День был прекрасным, не холодным, а нежно прохладным – в ветерке, заблудившемся между небоскребами, чувствовалось дыхание надвигающейся осени, но листву еще не окончательно выкрасило в багрянец, деревья щеголяли и зеленым, и желтым, и красным. До холодных ноябрьских дождей оставалась целая вечность – несколько недель восхитительного бабьего лета.
К Нью-Йорку нельзя относиться равнодушно.
Его можно только любить или ненавидеть.
Давыдовы его любили, поэтому минуты летели незаметно. День канул в лету за разговорами и прогулками, словно и не было его совсем.
Мартин лично отвез их в аэропорт.
Туннель к этому времени опустел, Квинс-бульвар освободился от дневного потока автомобилей и задышал полной грудью. Пробок не было, и они, приехав на место задолго до вылета, успели выпить по порции виски в баре и только после этого отправились на регистрацию.
JFK [1] в ночное время светился вовсю – стеклянные двери, распахиваясь, глотали новых и новых пассажиров. В терминале было не продохнуть от мужчин в «гавайках» и женщин в пляжных платьях. В изобилии звучала русская речь. Рич, заслышав знакомые фразеологические обороты, усмехнулся, пожал Денису руку, поцеловал Карину в щеку и исчез, унося в папке предварительный контракт, подписанный Давыдовым за обедом в ресторане в Джерси. Дружба – это, конечно, хорошо, но сделка могла принести Мартину больше сотни тысяч долларов, а это весьма весомая причина быть очень настойчивым агентом и гостеприимным хозяином.
1
JFK – главный международный аэропорт Нью-Йорка имени Джона Фитцджеральда Кеннеди. По его инициалам американцы сокращенно называют аэропорт в каждодневной речи.