Чужие ветры. Копье черного принца

Прозоровский Лев Владимирович

Человек, сидевший рядом, приехал сюда как следственный работник, по служебному долгу.

Где бы ни находился следователь, как бы внимательно, мягко, вежливо, тактично ни вел он себя, его отъезд всегда вызывает облегчение у тех, к кому он приехал. Такова горькая особенность этой профессии.

Но на этот раз никакого облегчения не было. Алине смутно хотелось, чтобы майор прожил в школе еще несколько дней.

Зачем?

Этого она не знала.

Если бы кто-нибудь попросил Алину объяснить ее теперешнее состояние, она не смогла бы этого сделать. То, что она чувствовала, еще нельзя

было объяснить словами. Есть ощущения, которых нельзя объяснить при всем желании. И в этом, пожалуй, великое счастье.

— Ну, что же вы мне скажете на прощание? — отодвигаясь от Андрея и глядя ему прямо в лицо, неожиданно серьезно спросила Алина.

Андрей чувствовал, что он мог бы сказать очень многое. Но он не решился.

— К сожалению, есть только официальное сообщение, — проговорил Андрей. — Я арестовал Витольда Белевича и его невесту.

Алина испуганно подняла брови.

— Как! При чем тут Илга?.. Она моя подруга. Вы ошибаетесь!

— Она присутствовала при убийстве Эгле.

— Не может быть!

— Это доказано… Она не отрицает и сама.

— Какой ужас! — Алина закрыла лицо рукой. — Значит, это убийство не случайное?

— Не будем говорить об убийстве, — сказал Андрей. Он призвал на помощь всю свою решительность и медленно проговорил:

— Мне бы очень хотелось увидеться с вами еще раз.

Алина опустила голову. Протянула Андрею маленькую руку.

— Прощайте!.. Я должна пережить все то, что вы мне только что сообщили…

Андрей встал. Пожал протянутую руку.

— Прощайте!

Уже в городе он вспомнил, что забыл у Алины свой фронтовой портсигар.

На трех допросах Белевич упорно отрицал, что он умышленно убил человека, да еще такого, который был каким-то шпионом.

— Я убил своего друга, механика Эгле, убил случайно, и больше ничего не знаю.

Андрей посоветовался с полковником Зутисом.

— Берегите козыри и выкладывайте их лишь в самый подходящий психологический момент, — рекомендовал полковник. Козырей было три: письмо от жены настоящего Эгле, признание Илги и самый главный — неотправленная шифровка.

Когда Андрей прочитал Белевичу оба письма жены Эгле и рассказал о том, при каких обстоятельствах они были получены, Белевич равнодушно пожал плечами:

— Что мне за дело до какой-то бабы, которая даже не помнит в лицо всех своих мужей!.. Я убил своего друга Эгле, убил случайно, и знать ничего не знаю.

Пришлось выложить на стол второй козырь. О том, что Илга Малыня арестована, Витольд мог только догадываться. Поэтому он побледнел, когда на очередном допросе увидел свою невесту.

— Придется сознаваться, гражданин Белевич, — сказал Андрей. — Илга Малыня показывает против вас.

Витольд метнул быстрый взгляд на невесту. Та молча опустила голову.

— Илга!.. — вспыхнул было Витольд, но тут же сдержался. Больше он ничего не сказал, а посмотрев на Андрея, взглядом попросил удалить невесту из комнаты. Илгу увели. Витольд сел на стул поглубже, опустил усталое лицо и, похрустывая суставами пальцев, — противная привычка, которую Андрей терпеть не мог, — принялся рассказывать вполголоса:

— Да, я убил Эгле умышленно… Дальше терпеть было нельзя… Или я, или он… Илга

сама посоветовала мне убить его, сама вызвала, вернее заманила его на мой выстрел… — Голос Витольда стал тверже. — Так что убийца — она!.. А я — лишь слепое орудие в руках этой женщины, которая хотела меня женить на себе и для достижения этой цели была готова на все… Даже на убийство!

Андрей с трудом дослушал до конца то, что говорил Белевич. Спасла профессиональная выдержка. Временами мучительно хотелось плюнуть в лицо Белевичу, не ударить его, а именно плюнуть. Иным способом не выразишь презрения, которое вызывал этот человек. «Ведь если свести их с Илгой, он действительно будет говорить ей в лицо всякую грязь, гнусную ложь, на которую способен только загнанный в угол трус».

— Предположим, Белевич, что я вам верю, — сухо сказал Андрей. — Но кем же был Эгле в действительности?

— Этого я не знаю, — решительно сказал Белевич. — Вы говорите, что он был шпионом? Возможно! Не спорю! Даже больше — я верю, что он был шпионом, от такого мерзавца именно этого только и можно было ожидать!

— Значит, вы не знали его настоящего имени?

— Клянусь честью, нет!

— Клянетесь честью?

— Да!

— Ну что ж, — спокойно заметил Андрей, из-под опущенных век незаметно наблюдая за арестованным. — Итак, мы запишем в протокол, что вы убили гражданина Эгле из ревности… За такое убийство вам обеспечено двадцать пять лет…

— Почему мне? Почему не ей? — встрепенулся счетовод. Андрей брезгливо отмахнулся.

— Не волнуйтесь, она тоже получит свое… Но дело не в этом! Дело в другом! Вот если б оказалось, что вы убили иностранного шпиона, который приехал вас шантажировать, — все выглядело бы совершенно иначе… Ну, что же вы молчите?

Витольд сидел, обхватив голову руками, и думал. Однажды в детстве он видел, как на тарелку вагонного буфера села пестрая бабочка. Поезд тронулся, буферные тарелки стукнулись одна о другую, и от бабочки осталось только мокрое пятнышко. «Вот так и я сейчас между двумя буферами, как бабочка… Не признаюсь — двадцать пять лет, а признаюсь…» Голова начала дрожать, зубы стучали, как в лихорадке. Страшно!

— Я в последний раз обращаюсь к вам, Белевич! Если вы так упорствуете, значит вы тоже — шпион?

— Нет, нет! — внезапно горячо запротестовал Белевич и замахал руками, как бы отталкивая невидимого противника. — Я — честный… Я хотел быть честным… Я все скажу! Пишите!.. Да, убитый Эгле — вовсе не Эгле! Он — Бруно Струпс!.. Мы познакомились в Любеке, в лагере для перемещенных лиц… Когда все успокоилось, я захотел вернуться на родину… Бруно был командором «группы Ост»… Обращаться к советским властям можно было только через него… Он сказал, что прежде чем вернуться домой, надо записаться в «Союз балтийских патриотов»… Я записался… Оформлял запись неизвестный мне человек в штатском… Он говорил по-английски, Бруно переводил… Когда я поставил свою подпись на какой-то бумаге, Бруно засмеялся и сказал, что с этих пор меня будут звать «Барсуком» и что это — очень подходящее для меня название… Но Бруно всегда любил грубые шутки… Мне тогда это показалось нелепостью, чем-то несерьезным… Потом они мне дали задание.