Чужими голосами. Память о крестьянских восстаниях эпохи Гражданской войны
Шрифт:
Как следует интерпретировать эту статистику? Означают ли эти цифры, что попытка создать и распространить новую обрядность провалилась? И предполагалось ли вообще ее распространение за пределами круга «настоящих коммунистов»? Некоторые факты говорят в пользу того, что данные практики изначально воспринимались как элитарные, уместные только для «прошедших обращение» – настоящих коммунистов. Но такой подход разделяли не все. В 1923 году в газете «Безбожник у станка» была опубликована серия заметок. Первая из них – письмо П. Я. Хлынова, атеиста из Московской губернии, в котором рассказывается об отказе местной ячейки партии участвовать в организации и проведении гражданских похорон его беспартийного соседа-атеиста. В результате сосед был похоронен «с попами». Корреспондент «Безбожника у станка» считает, что местная ячейка партии поступила неверно, отказавшись участвовать в похоронах беспартийного «хотя бы с целью агитации», поскольку «партия должна бы помочь, должна научить, как обходиться без попов во всех таких случаях» 204 . Спустя несколько номеров журнал опубликовал ответное письмо, в котором говорилось, что «ячейка отказ мотивировала тем, что „гражданские
204
Гражданские похороны. (Письмо из деревни) // Безбожник у станка. 1923. № 3. С. 14.
205
Городской. Еще о гражданских похоронах // Безбожник у станка. 1923. № 6. С. 19.
206
Там же.
Гражданские красные похороны были распространены мало и большей частью среди активных коммунистов – членов партии, комсомола или пионерского движения 207 . Более того, коммунистические активисты не стремились к экспансии данной практики за пределы своей узкой группы. Это свидетельство того, что красные похороны (и красная обрядность в целом) представляли собой в 1920-х годах специфическую большевистскую практику, которая имела особое значение, выходящее за пределы собственно похорон.
207
См. также: Тульцева Л. А. Этнографические аспекты изучения религиозного поведения // Советская этнография. 1979. № 4. С. 43–57 (здесь с. 50).
Новое видение человека и конечности его существования, лежащее в основании коммунистических ритуалов, порождает и другую коллизию. Если с физической жизнью человека его бытие полностью прекращается, под вопросом оказывается не только необходимость ритуала похорон как таковая, но и необходимость могилы. Имеют ли хоть какой-то смысл ее поддержание и посещение? Будет ли иметь какое-то значение индивидуальное захоронение в общинном мире будущего или коммунистические некрополи должны образовать некое общее место памяти, важное для потомков? Вопрос о том, как следует обращаться с революционными захоронениями, был неизмеримо более сложным и многомерным, чем вопрос о том, каковы должны быть практики обращения с мертвыми телами и обряды. Ведь обряд – это то, что происходит здесь и сейчас, а коммунистические площадки и другие захоронения останутся надолго, переживут переходный период и продолжат существовать в мире будущего.
В сентябре 1924 года на дереве внутри коммунистического квартала Ваганьковского кладбища появился наивный и слегка нескладный «стихотворный набросок» рабочего Мухина:
208
ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 637. Л. 3.
Сообщение народовольца Коронина на заседании Общества старых большевиков в сентябре 1924 года также ставит вопрос о состоянии «дорогих могил». Кокорин начинает свое выступление с того, что говорит о политической значимости революционного некрополя:
Что же может сказать и рассказать наше молодое поколение при виде разрушаемых скромных могил революционеров. Какой урок оно извлечет из создаваемого вандализма, основанного при явном попустительстве кладбищенской администрации и духовенства, враждебно настроенного против коммунистов. И не в праве ли оно, это поколение, послать нам горьчайший упрек – и справедливый упрек – в небрежении «коммунистического пантеона». Этим вынужденным выступлением, предисловием, я подчеркиваю психологическую ценность погребенных здесь революционеров 209 .
209
ЦГАМО.
Он детально описывает состояние «коммунистического квартала» и те угрозы, которым подвержены захоронения:
На нем два ряда могил – это песчаные сыпучие холмики, без дерна, без каких-либо по бокам заграждений, вроде досок, без надписей; просто оголенные холмики, не могущие противостоять погоде, а тем более человеческой ноге, старательно утрамбовывающей могилы. Все совершается просто – хоронят, кладут цветы, венки – и этим заканчивается весь ритуал, а с ним и оканчивается дальнейшее внимание. О надзоре – никакого понятия, как будто не существует вражеского «кладбищенского» фронта, а между тем, могилы в окружении хулиганов и их родителей. Все, что приносится на могилы, постепенно исчезает или превращается в жалкие остатки 210 .
210
Там же.
При этом, по словам Коронина, такому разрушению подвергаются лишь коммунистические захоронения:
По словам завсегдатаев кладбища, похищения венков, портретов и пр. происходит только на могилах «коммунистического квартала»; между тем, тысячи венков и других украшений православного культа, не малой ценности, крепко сохраняются и оберегаются кладбищенской администрацией. Следовательно, только этот «квартал» является, так сказать объектом местного хулиганства. И скорбно было слушать оброненное обывателем погоста слово: «Это – коммунисты». Значит, допустимо тайное оскорбление могил. Прислужники, сидящие у дверей конторы, недалеко ушли от кладбищенских бандитов и явно выражают озлобление: «Так, мол, и на-до»: Из ряда могил – скоро могил десять совершенно исчезнут. При каждом погребении сотни людей, не подлежащих процессии, взбираются на могилы, мнут их, песок осыпается и могилы оседают; при этом могилы уничтожаются погодой, а осенние дожди докончат разрушение. Что же нужно сделать, чтобы сохранить дорогие нам могилы? Как нужно уничтожить хулиганство у могил, – чтобы не было тайного огробления, – чтобы все было в целостности и сохранилось не дни, а годы 211 .
211
ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 637. Л. 5, 5 об.
В описании Коронина коммунистический квартал предстает настоящим полем сражения на «кладбищенском фронте» между «озлобленным» и «извращенным» сознанием и «дорогими могилами» «коммунистического пантеона». Он становится не только местом декларации новых смыслов, но и местом сопротивления, столкновения старого мира и нового. Но важнее другое. И в пламенной речи Коронина, и в нескладном стихе Мухина могилы революционеров в первую очередь брошены своими же соратниками. В противовес остальным могилам, которые навещают родственники (представители старого мира), о «дорогих могилах» «коммунистического пантеона» должны заботиться не «частные лица», а «братья», «наше революционное молодое поколение». Могилы революционеров и коммунистов перестают быть индивидуальными захоронениями и становятся коллективным локусом, олицетворяющим победу нового мира над старым. Кладбище с индивидуальными захоронениями – это отживший институт, один из элементов в череде пережитков, от которых нужно избавиться. Неудивительно, что в восприятии Коронина «обыватели погоста» – это старые люди, представители прежнего мира, вступающие с большевиками в конфронтацию. Эту карту разыгрывает не только Общество старых большевиков. В 1926 году, настаивая на скорейшем приведении в порядок кладбищ, Московское бюро краеведения направляет в Москомхоз Моссовета письмо, в котором подчеркивает удручающее состояние могил революционеров. Через призыв привести в порядок эти могилы краеведы надеются благоустроить все кладбища города, но терпят поражение – ценность могил революционеров невозможно было экстраполировать на общее состояние «старорежимных» кладбищ 212 .
212
ЦГАМО. Ф. 4557. Оп. 8. Д. 652. Л. 112–112 об.
Большевистские некрополи – часть коллективистской повестки молодого Советского государства. В отличие от традиционных могил эти захоронения неиндивидуализированны, на них нет отдельных имен, дат жизни или портретов. Более того, они не представляют собой сумму индивидуальных захоронений, в них покоятся не отдельные люди, а символическая часть нового мира, который через эти локусы получает путь в жизнь. Поэтому на таких площадках так много коллективных захоронений людей, объединенных общим событием смерти, – «кремлевцы», «двинцы» и «самокатчики» – группы участников вооруженных столкновений в Москве в октябре 1917 года, захороненные у Кремлевской стены. Порой на таких захоронениях вообще нет имен, только причина или цель их общей героической смерти – «[Памятник] красным курсантам школы ВЦИК РСФСР, погибшим в борьбе за установление Советской власти» (Тамбовская область, Жердевский район, д. Колобова).
Раз эти захоронения теряют индивидуальность, то забота о них становится делом партии. Настоящий, правильный коммунист, вступивший в партию и зарекомендовавший себя в борьбе за прекрасное будущее, должен быть захоронен коллективно, и это не предусматривало индивидуального переживания, связанного с памятью. По этой причине должна была быть выработана общая мортальная и мемориальная политика, призванная не сохранять кладбище как институт, а создать систему коллективной памяти, поддерживающей и воспроизводящей ряды партийцев. Дальнейшее развитие показало, что такого рода подход привел к тотальной деградации кладбищ, которые, как семантический мортальный локус, уступили место отдельным коллективным мемориалам. Так, могилы Неизвестного солдата в чистом виде выражали идею коллективизма и отказ от индивидуальности – один солдат, не носящий имени, олицетворял всех погибших, его могила создавала коллективное место памяти, индивидуализация которой не имела никакого смысла.