Чужое лицо
Шрифт:
— Благодарю вас. — Он медленно поднялся. — Я понял. И все же мне хотелось бы поговорить с мистером Доулишем. Он должен быть неплохо осведомлен о финансовых делах майора Грея. Они ведь собирались объединить свои усилия?
— Да, конечно, приходите. — Она без особого успеха пригладила волосы. — Часам к шести.
Ивэн опросил с полдюжины слуг, но выяснил только, что хозяйство ведется хорошо, что сама хозяйка стойко переносит выпавшее ей на долю несчастье и что все ей сочувствуют. У дворецкого племянник служил в пехоте и вернулся домой калекой. Ивэн был поражен, столкнувшись с таким количеством людей, боровшихся с собственным горем и ничего не слыхавших
У шестнадцатилетней младшей горничной брат погиб под Инкерманом. Слуги хорошо помнили майора Грея: обаятельный мужчина, мисс Аманда была им увлечена. Все надеялись еще не раз его увидеть и были потрясены, когда услышали, что Грей зверски убит в собственном доме. Ивэна несколько озадачила их непоследовательность: слуги громко ужасались убийству джентльмена, а о собственных утратах рассказывали очень сдержанно.
Он вышел, восхищенный их долготерпением, но слегка раздраженный той безропотностью, с которой они проводили черту между господским и своим горем. Лишь в прихожей ему пришло в голову, что только так и можно пережить потерю.
Он не выяснил ничего нового о Джосселине Грее.
Доулиш оказался дородным, прекрасно одетым мужчиной с высоким лбом и темными умными глазами. Предстоящая беседа с полицейским его явно не радовала. Впрочем, трудно было ожидать иного. Судя по новенькой мебели и семейным фотографиям, человек он был честолюбивый.
Выяснилось, что о деле, в которое его пытался вовлечь Джосселин Грей, он знал немного, хотя действительно собирался вложить капиталы в еще не существующую компанию.
— Очаровательный малый, — говорил он, стоя у камина вполоборота к Монку. — Трудно ему приходилось. Представьте: вы предвкушаете свадьбу, чувствуете себя уже членом семьи — и вдруг у вас отбивает невесту ваш собственный старший брат, а вы остаетесь ни с чем. — Он угрюмо покачал головой. — С военной карьерой покончено. Единственный выход — поправить дела, удачно женившись. — Доулиш взглянул на Монка, словно желая убедиться, что тот понимает, о чем речь. — Не знаю, почему он этого не сделал. У него была приятная наружность, женщинам он нравился: обаяние, умение вести беседу и все такое… Аманда была от него без ума. — Мистер Доулиш кашлянул. — Моя дочь. Бедняжка была потрясена его смертью. Ужасно! — Он уставился на камин, и отблески огня резче обозначили горестные складки в уголках его рта. — Такой порядочный человек! Понятно, если бы он погиб в Крыму, отдал жизнь за родину… Но дома, здесь!.. Бедная девочка потеряла жениха, он погиб под Севастополем. А старший брат — под Балаклавой. Там они и встретились с молодым Греем. — Мистер Доулиш приостановился и перевел дух. — Они беседовали всю ночь перед битвой. Подумать только, он говорил с Эдвардом за день до его смерти! Это было для нас с женой… — он снова кашлянул и отвел внезапно увлажнившиеся глаза… — большим утешением. Бедная женщина! Эдвард, как вам известно, был нашим единственным сыном. Остались с пятью дочерьми. А теперь еще и это…
— Как я понял, Менард Грей тоже был близким другом вашего сына? — нарушил молчание Монк.
Доулиш снова уставился на тлеющие угли.
— Я бы предпочел не затрагивать эту тему, — хрипловато и через силу ответил он. — Как выяснилось, он дурно влиял на нашего сына, и, если бы не Джосселин, заплативший за Эдварда карточные долги, тому бы не избежать бесчестья. — Мистер Доулиш конвульсивно сглотнул. — Мы полюбили Джосселина, хотя он гостил у нас совсем недолго. — Он взял кочергу и принялся яростно разгребать угли в камине. — Помоги вам бог поймать того безумца, который убил его.
— Мы сделаем все возможное, сэр.
Монку вдруг захотелось высказать все, что он думает об огромных и бессмысленных
Доулиш смотрел на Монка, ожидая сочувствия.
— Я очень сожалею о вашем сыне. — Чисто машинально Монк протянул руку. — Он умер таким молодым! По крайней мере, Джосселин Грей рассказал вам, что ваш сын принял смерть мужественно и без мучений.
Тронутый его словами, Доулиш, не раздумывая, пожал протянутую ему руку.
— Спасибо.
И лишь когда Монк вышел, до мистера Доулиша дошло, что он, джентльмен, только что пожал руку полицейскому.
Тем вечером Монк впервые почувствовал, что Грей как личность ему небезразличен. Он сидел в своей тихой комнате, куда доносились лишь приглушенные звуки с улицы. Сердечная привязанность четы Доулиш и упоминание, что Джосселин платил чужие долги, поведали о нем куда больше, чем горе матери или воспоминания соседей. Майор Грей не растратил жизнь на пустые сожаления о том, что менее одаренные братья по праву первородства отняли у него богатство и титул, что слабая по натуре девушка не решилась пойти против воли родителей и предпочла Джосселину Лоуэла. Вероятно, она и сама была не прочь стать женой лорда?
Шелбурны вели светскую жизнь, были всем обеспечены и старались не обращать внимания на чужое горе. При виде нищего, больного или калеки всегда можно перейти на другую сторону улицы, поскольку заботиться об этих людях — обязанность правительства, а утешать — священный долг церкви.
Высшее общество диктует строгие законы: оно предписывает, как следует проводить время, оно требует безукоризненных манер и вкуса во всем, оно определяет узкий круг друзей… Но каково было Джосселину Грею снова столкнуться с этим искусственным миром после кровавого сражения под Балаклавой, обмороженных трупов на подступах к Севастополю, отчаянной борьбы за жизнь на больничной койке!
На улице прогремели колеса экипажа, и какая-то шумная компания разразилась хохотом.
Монк представил себе чувства Грея, возвратившегося в Англию. Родственники, спрятавшиеся от страшной правды за патриотическими статьями в газетах, должны были показаться ему незнакомцами, достойными жалости и презрения.
Монк и сам пережил нечто подобное — после посещения трущоб, притаившихся в какой-нибудь сотне ярдов от ярко освещенных улиц, по которым джентльмены катили в собственных экипажах на званые обеды. В одной комнате ночлежки, без отопления и элементарных удобств, обитали по двенадцать-пятнадцать человек разного пола и возраста. Он видел там малолетних проституток с усталыми и старыми, как сам грех, глазами, тела, изуродованные венерическими болезнями, детей, замерзших насмерть в придорожных канавах. Стоит ли удивляться тому, что все эти люди воровали или же продавали за несколько пенсов свое тело — единственную свою собственность!
Откуда взялось это воспоминание, если он не мог вызвать в памяти даже лицо отца? Должно быть, первое посещение ночлежек оставило глубокий шрам в его сердце. Возможно, Монку давали силы именно гнев и сострадание, а вовсе не честолюбие, не желание подражать во всем человеку, имя и голос которого он забыл. Дай бог, чтобы так оно и оказалось! Это примирило бы его с самим собой.
Чувствовал ли то же самое Грей?
Монку предстояло не просто раскрыть преступление; он должен был отомстить за Джосселина.