Чужое оружие
Шрифт:
— Не расскажешь, — уверенно ответил Лагута, тень его грозно качнулась на стене и потолке.
— Убивай, ирод! — Ганна грохнулась на колени, запрокинула назад голову. — Бери мою душу! На!..
Мария притаилась за окном, впилась глазами в освещенное лампой лицо Лагуты. Никогда не видела она его таким страшным.
— Встань! — коротко приказал он Ганне. — И
Голос Лагуты стал нежным. Он приблизился к Ганне и, обняв, поднял ее с пола.
— Не в Марии дело… Мне Иван ее нужен был… А она только о ребенке думала и бога молила… Прошлой же ночью пошла на блуд с братом Михаилом. Испоганила себя, опозорила всех нас! Не будет ей дитя. Ничего не будет: ни семьи, ни любви, только смятение души и черный адов огонь. Не привела Ивана под мое благословение, не захотел он мне и Христу служить — уничтожу обоих, развею, как песок в пустыне.
— Страшный ты человек, Петро…
— Мне отомщение и аз воздам! Ненавижу и радуюсь их горю. Всю жизнь хоронюсь, ничего не мило из-за них — и хлеб горький, и солнце не греет, и ветер прохладу не дает. Всех бы уничтожил, будь на то моя воля… А теперь иди! — властным голосом приказал после паузы Лагута. — Чтобы никто не видел… И о своем грехе не забывай… Когда язык почесать захочется…
— Не накликай беды!
Ганна Кульбачка тенью выскользнула из сеней, и ночь сразу поглотила ее.
Мария едва дышала от того черного тумана, который окутал ее и сдавил горло. Вся ее гордость, с детства униженная увечьем, растоптанная прошлой ночью, восстала сейчас в ней.
Не помня себя, прохрипела в гневе в открытое окно.
— Выйди!..
— Кто там? — удивленно спросил Лагута, выглянув в темный двор.
Она стояла немая, оцепеневшая.
— А-а, Маричка, — узнал он. — Что тебе?
Она молчала. Мягко плескалась Рось у берега, ночной ветерок шуршал в саду, ласкал листья, ожившие после жаркого дня.
Лагута
— Ну, что тебе? Чего пришла? — спросил строго.
Поднявшаяся луна протянула от них по траве через весь двор длинные тени.
Лагута не видел соседки со вчерашней ночи и не хотел видеть. Но должен был что-то предпринять.
— Что с тобой, сестра моя? — Он решительно шагнул к ней.
Она испуганно начала отступать.
— Да что с тобой? — уже ласково повторил Лагута.
Вдруг страх сковал его движения и лишил голоса.
Гулкий выстрел разорвал ночь и, грохоча, покатился между холмами…
Лагута зашатался и, хватая руками воздух, начал оседать на землю.
Из рук Марии выпал тяжелый парабеллум, и она, ослепленная, оглохшая, окаменело застыла посредине двора.
Лагута ужом полз по траве, истекая кровью.
Пересиливая боль, схватил лежавший на земле пистолет.
Мария все еще стояла как столб.
Прогремел второй выстрел, и ночь снова заохала в берегах, застонала, заголосила…
Иван Чепиков выскочил из дома и бросился во двор Лагуты…
* * *
В Киев возвращались «ракетой». Гул двигателя мешал разговору. Коваль не убирал от Ружены свою крупную жилистую руку, делая вид, что не замечает ее нежного прикосновения и тоже любуется зелеными берегами могучей реки, обласканной утренним солнцем, ее золотыми песчаными косами. Голова его отдыхала от длительного напряжения. Он думал о том, что все в его жизни складывается хорошо, сейчас даже лучше, чем это было две недели тому назад, когда они вместе с Руженой собирались отправиться в отпуск.
Потом пошли мысли о том, что уже пришло время подведения итогов, когда одиночество особенно тяжело, что Ружена для него не только привлекательная женщина. Теперь рядом есть человек, с которым можно поделиться всем, зная, что тебя услышат и поймут…
Он решил, что скажет ей об этом дома, а сейчас только крепче сжал ее теплую руку.
Киев — Черкассы
1975–1976