Чужое сердце или проклятуха поневоле
Шрифт:
— Пепи? А причём тут чумовые? — не поняла я.
Бородин снова принялся рисовать и по его странным, порой не совсем внятным символам я поняла, что пока не дам ответа по соглашению с приносящими болезни, общаться с Романом голосом даже во сне не смогу. Да сама же просила, дура, чтобы не слышать больше его голос! Видимо, там ещё и формулировка про слова была, раз Бородин устроил тут мне ребусы с пантомимой вместо того, чтобы написать всё словами. Как это всё не-во-вре-мя!
— И что теперь делать? — меня по понятным причинам больше всего беспокоил именно этот вопрос.
Роман поджал губы и пожал плечами, но противореча своему молчаливому «не знаю» сразу потыкал палочкой
— Соглашаться на договор?
Роман неопределённо покачал головой и повертел рукой. Кажется, у меня начиналась истерика. Увидев Бородина во сне, я ощутила прилив оптимизма, думала, сейчас вот он всё мне объяснит, скажет как, выбраться из сложившейся ситуации, где искать Витю. Хотя номинально он вроде и попытался подсказать выход, но это не то. Я закрыла лицо руками, хотела заплакать или заорать, в общем, попытаться как-то уменьшить напряжение. Но Роман снова тронул меня за плечо. Я отдёрнула руки от лица, чтобы увернуться, и поняла, что уже не сплю. Моё плечо теребил вовсе не Роман, а одна из девушек, с которыми я ночевала.
Заметив, что я проснулась, молоденькая брюнеточка с едва наметившимся животиком, улыбнулась и протянула мне полотенце, новую зубную щётку и пасту. Я приняла подношение и не без труда встала с матраса. Тело ныло, наказывая меня за сон в непредназначенной для этого позе. Мне жестом показали, куда нужно идти, а потом и проводили в нужное помещение, напоминавшее общую душевую всё того же спортзала. Кафель бледного зеленоватого оттенка сразу вернул мои мысли в детство.
В туалете нашей школы была вот такая же плитка, да и в целом количество и расположение раковин и открытых
душевых с перегородками в метр и стоками в полу не оставляли сомнений о том, когда строили это место. Уверена, за дверью, что была напротив душевой, общественный туалет на 6 человек или что-то в этом духе.
Чистить зубы и умываться пришлось с ассистентом. Всё та же милая брюнеточка поливала мне из ковшика, оказалось, что воды в кране нет. Идти инспектировать туалеты как-то резко расхотелось. При случае лучше уж посетить кустики, их тут в деревне много, при условии, что этому никто не воспрепятствует. После окончания нехитрого утреннего моциона, меня все ещё молча повели на улицу. Воздух! Каким же вкусным может быть воздух! Свежий, немного сырой после дождя, но уже согретый солнечными лучами. В воздухе чувствовался запах леса и мокрой травы. Земля и на вид была всё ещё влажной, пусть уже и неплохо подсохла после вчерашнего дождя.
Пока я пыталась надышаться свежестью утра после пыльного и душного помещения, меня куда-то «провожали». Рассмотреть всё как следует не получилось. Почти сразу после выхода на улицу я заметила здоровяка с бородой, который внимательно таращился на меня. Что-то подсказывало мне, что именно этот бородач вчера и выступал в роли носильщика. Ещё на улице были девушки, они двигались в том же направлении, что и мы с брюнеточкой.
Место, в котором я ночевала, оказалось боковой частью двухэтажного здания, слишком уж фундаментального для деревни. И тут меня осенило. Да это же сельский Дом Культуры! Конечно, что же ещё? В советских фильмах про колхозы и целину всегда было что-то такое основательно белокаменное пусть даже и аккурат посреди деревень. Когда мы с бабушкой смотрели нетленку про казаков с Кубани, мне ещё было непонятно почему директора колхозов ссорились из-за покупки рояля. Зачем он им в деревне? Как рояль в избе стоять будет? А бабушка мне объясняла, что это для Дома Культуры…
Было бы здание монументальнее, можно было бы предположить, что это какая-то барская
Глава 18: первая кровь
Пройдя через центральный вход, выделенный двумя квадратными колоннами с барельефами грудастых барышень в платках, я оказалась в холле. Его наводнили уже знакомые мне женщины, сидевшие на каких-то тюках или пуфах по форме напоминающих большие тыквы. «Общество» насчитывало примерно полтора десятка персонажей разного возраста в диапазоне лет до сорока. Все женщины были довольно привлекательными и многие со следами инъекций красоты, татуажем и, хотя балахоны с вышивкой не давали сильно разглядеть фигуру, я была уверена, что видела парочку девиц с силиконовыми имплантами в самых разных местах.
Мне жестом предложили пуф-тыкву, и я заняла место недалеко от двери. Бежать пока не собиралась, потому что понимала, что далеко на своих двоих отсюда не удрать. Опять же на улице слоняется громила с бородой, который как-то слишком внимательно меня разглядывал.
А, хотя нет. Вот он. Зашёл в помещение и прислонился к двери, отрезав даже робкие мысли о побеге. Громила стоял на расстоянии вытянутой руки и зыркал на меня. Странно так зыркал, будто узнать пытался или запомнить. Может местный художник и сейчас предложит написать мой портрет? А то что это всё о плохом, да о плохом думаю.
Размышления прервались из-за звука аплодисментов. «Общество» начало хлопать в ладоши с энтузиазмом пятилетних детей, впервые попавших в цирк на представление со слонами и жирафами. По ступеням широкой центральной лестницы со второго этажа спускался человек. Похоже, что это был мужчина снова-таки в традиционном для этих мест балахоне.
Свет, проникая из большого окна над площадкой лестницы, бил в спину спускающегося, играя солнечными зайчиками на золотой вышивке струящейся в пол ткани его одеяния. Мужчина вскинул руки, принимая овации. Позёр, блин. В животе с робкой надеждой завозилось отвращение, но так и не смогло перерасти в гнев, дающий силу, а иногда и проклятия.
Когда появившийся сложил ладони перед собой и слегка поклонился, холл наполнился хорошо отрепетированным криком.
— Приветствуем тебя, Лучезарный, — отрапортовали девушки.
Какой уж тут гнев, я тихонечко заржала. В книгах обычно в такой ситуации пишут «прыснула», но какое-то это странное слово, отдающее детским: «намочить трусишки». Итак, я заржала и сразу подавила свою реакцию, закрыв рот кулачком. Кашляю, подавилась, мало ли. Бородатый громила всё ещё не сводил с меня глаз, так что как минимум не стоит давать ему повод. На что именно? Да ни на что ему не нужно давать повод. Тут уже явно в воздухе запахло сектой, и пусть в таких делах у меня опыта нет, но я точно знаю, что хорошим всё вот это вот обычно не кончается.
А вот и Лучезарный стал обходить свою паству. Хозяйскими движениями он гладил женщин по головам, щекам, наклонялся послушать животик, теребил за щёчки, целовал в лоб и вот дошёл до меня.
— Встань, дева, — обратился он ко мне.
Я молча поднялась, стараясь не ржать. Для этого тащила из памяти все грустные воспоминания. О Вите и Хане не думала, потому что тревогу кормить в этой ситуации было нельзя. Я вспоминала ребят, с которыми лежала в больнице, многие из них не дожили до сегодняшнего дня и это было по-настоящему грустно.