Чужое
Шрифт:
И уснул.
Шилову снилось бескрайнее поле, протянувшееся до самого горизонта и, наверное, дальше. Поле было каменное, серое, и небо тоже было серое, свинцовое, а на горизонте поле и небо сливались в одно, и сложно было определить, где кончается земля и начинается небо. Воздух в этом месте оказался сухим и колючим, жег легкие. Шилову подумалось, что в воздухе есть ядовитые примеси, поэтому он дышал через плотно сжатые губы, а носом старался вообще не дышать, но получалось поначалу все равно скверно, пришлось долго приноравливаться.
Шилов повертел головой и увидел единственный холмик на все поле, который выделялся черным чернильным пятнышком.
Что-то хлопало его по спине. Шилов остановился, нащупал рукой шлем, прикрепленный к костюму, словно капюшон, потянул его на себя и водрузил на голову. Шлем начал вдруг растекаться, вытягиваться к шее, обволакивать лицо. Шилову стало нечем дышать, он запаниковал, схватился за «уши» шлема и потянул его кверху, а тот неожиданно легко поддался, щелкнул и тряпкой хлопнул по спине. Шилов стоял, пытаясь отдышаться, но воздух казался все таким же едким, и он успокоил дыхание. Снова поспешил к холмику, потому что чувствовал: там кроется какая-то важная тайна.
Тучи клубились у него над головой, неслись, ведомые ветром, ему навстречу и дальше, и Шилову с каждым шагом становилось все сложнее и сложнее идти, потому что ветер бил колючей пылью в лицо и сбивал с ног. Шилов закрывался от ветра ладонью. Он хотел надеть на голову шлем, но боялся, что не сможет снять его. Шилов понимал, что чувство это глупое, и что шлем, растянувшись по лицу, наверняка станет прозрачным и позволит дышать, но все равно не рисковал надеть его.
Холмик приближался очень медленно. Справа от него Шилов увидел вихрь, который кружился на месте, вытянувшись от земли к самому небу. Вихрь был серый и издали сливался с небом и с землей, и именно поэтому Шилов не заметил его сразу. Он остановился и из-под ладони разглядывал смерч, надеясь найти объяснение столь чудному явлению природы, но в голову ничего не приходило.
Холмик становился все больше и больше, и вскоре Шилов увидел, что это никакой не холмик, а иссиня-черный металлический объект, похожий на перевернутую дном вверх суповую тарелку. Диаметром штуковина была метров пятнадцать, а высотой метра четыре. Выглядела совершенно гладкой, а слева, прислонившись к ее боку, сидел человек в сером костюме, похожем на тот, что был на Шилове.
Ветер возле «тарелки» стал тише, будто объект генерировал особое поле, защищающее от непогоды. Шилов отнял руку ото лба и стал обходить тарелку по кругу, чтобы заглянуть незнакомцу в лицо. Остановился напротив него и увидел, что чужак сидит, вытянув ноги вперед, и что на голове у него серый шлем, совершенно непрозрачный, однако Шилов отчего-то был уверен, что чужак
– Привет!
Чужак не ответил. Где-то сбоку шумел вихрь, и, кажется, силовое поле тарелки переставало справляться с ним: ветер проникал сквозь дыры в этом самом поле и приносил с собой особенно едкий воздух, наполненный влажными частичками, которые нещадно драли горло Шилова и будто кислотой выжигали его легкие.
Шилов сделал два шага навстречу, руки держа на виду, хотя незнакомец не делал угрожающих движений. Он вообще не двигался, и Шилову подумалось вдруг, что чужак мертв, что он, Шилов, остался один в этом враждебном краю, что скоро вихрь окончательно пробьет защиту тарелки и разнесет все вокруг, что надо бежать…
Чужак поднял руки, и Шилов замер на месте, а чужак коснулся руками головы, провел ладонями от шеи к подбородку и выше. Шлем стал сползать с его головы и превратился в серый капюшон, который незнакомец убрал за спину. Чужак взъерошил густые черные волосы и улыбнулся Шилову узким безгубым ртом. Лицо его было бледным до прозрачности, виднелись кровеносные сосуды, а на щеках и обтянутых кожей скулах играл нездоровый румянец. Носа у незнакомца не оказалось вовсе, а глаза были большие и серые, как костюм, как земля под ногами и небо над головой. Вертикальные зрачки чужака следили за Шиловым, а руки все ерошили и ерошили волосы. Шилов смотрел на эти худющие руки, на которых было по четыре пальца – два длиннее, два короче – на безгубый рот незнакомца, на острый подбородок и думал, что чужак кого-то напоминает, кого-то очень знакомого, вот только нет никакой возможности понять, кого именно. Чужак походил и на Сонечку, и на Семеныча, и на Федьку, и на Проненко, и на Валерку, хотя нет, не походил он на них, совсем не похож был, но что-то общее все-таки имелось, может, улыбка – странная, загадочная; может быть, виноватая. Чужая.
Чужак открыл рот, но ничего не сказал и этим напомнил Сонечкиного сына. Желтая слюна потекла из его рта и повисла на подбородке, но незнакомец не обратил на нее внимания, вытянул правую руку и кистью показал куда-то в сторону. Шилов проследил за его взглядом и увидел, что незнакомец указывает на вихрь.
– Опасно? – спросил Шилов.
Чужак медленно помотал головой и продолжал тыкать пальцами в сторону вихря, и глаза его слезились, и моргал он часто-часто, потому что ветер сыпал в глаза песок.
– Что?
Чужак откинулся назад и посмотрел на небо, его кадык судорожно дергался вверх-вниз, будто незнакомец сглатывал что-то. Рука чужака продолжала указывать на вихрь, пальцы его дрожали, и Шилов увидел, что на них нет ногтей, а кожа в том самом месте гладкая и полупрозрачная, как и на лице.
– Чего ты хочешь? – закричал Шилов, но чужак не ответил, и Шилов подумал, что он все-таки чертовски напоминает и Семеныча, и Сонечку, и всех остальных, но почему – сообразить не мог.
– Ты хочешь, чтобы я пошел туда?
Чужак снова посмотрел на него и медленно кивнул, не опуская руки, и изо рта его протянулась вторая слюнная струйка, и Шилов подумал, что чужак умирает, что ему надо помочь, но он не знал – как, он ничего не знал, кроме того, что чужак просит его пойти навстречу вихрю.
– Я не пойду, – сказал Шилов твердо. – Я погибну, если пойду!
Чужак смотрел, не отрываясь, а ветер становился злее и яростнее, толкал Шилова в спину и в бок, гудел в ушах и вскоре Шилов не слышал ничего кроме ветра, и не видел ничего, кроме глаз чужака с черными вертикальными зрачками.