Чужой для всех 3
Шрифт:
— Есть.
Для лагеря подобрали поляну в лесной глуши. Площадка небольшая, но скрытая вековыми елями, лесным молодняком, непролазными кустарниками малины. С северо-восточной, городской стороны, лагерь защищало незамёрзшее, труднопроходимое болото. Без шума к лагерю не подберешься.
Обустраивались быстро: натягивались палатки, выставлялась охрана, проверялось оружие и боеприпасы. Младшие и старшие офицеры, чудом вызволенные из Бухенвальда, слажено, не чураясь солдатской работы, выполняли установленные и оговоренные накануне обязанности. Американская форма десантников 101 воздушно-десантной дивизии с белоголовым орланом на шевроне не смущала русских офицеров, но особо не радовала, показалась практичной, но холодной. В наших ватниках зимой воевать проще и теплее.
— Давай,
— Товарищ старшина, а естественные надобности где справлять?
— Естественные, говоришь? — Кравчук взглянул недовольно на молодого десантника, годившегося в сыновья. — Ты, Смехов, и еще…, — тяжелая, крестьянская пятерня крутанулась в воздухе и замерла указательным пальцем в направлении куривших бойцов, закончивших устанавливать штабную палатку. — Вы трое! Идете в помощь минометчикам искать их ящики. Там гальюн себе найдете и курилку. — Ехидная усмешка затаилась в чапаевских усах. — Все, не стоять. Вперед.
Штабную палатку установили на пригорке под огромной, разлапистой елью. Из ящиков от боеприпасов соорудили стол, табуретки. На столе керосиновый фонарь. В углу место для радиста. У входа выставлены два автоматчика…
— Вот и штаб готов, — потер руки удовлетворенно Новосельцев, зайдя в палатку. За ним, ссутулившись, показался долговязый начальник штаба майор Коноплев. Лицо синее. Взгляд колкий, настороженный. — Присаживайтесь, Сергей Никитич. Потолок прорвете головой, — пошутил добродушно комбат, вошедшему офицеру. — Сейчас кофе налью. Гляжу, вы совсем продрогли.
— Кофе…? — брови майора сошлись на переносице. — Предпочел бы сто граммов наркомовских. А кофе…? Кофе — это для бальзаковских дамочек и недобитых троцкистов.
Николай не ответил на реплику Коноплева, достал термос из сумки, металлические стаканчики из набора. Разлил кофе. Нежный кофейный аромат распространился по палатке. — Это немец, подполковник Ольбрихт, настоял. Вручил перед отлетом. Берите.
— Спасибо, — буркнул худощавый начштаба. Ему было холодно в американской форме. Короткая, подобранная не по росту, она подчеркивала худобу и нескладность фигуры, плохо согревала. Но собственный вид и состояние не смущали Коноплева. Присев на ящик, выставив худые колени, он сделал глоток кофе. Пальцы мелко подрагивали. Увидев, что комбат смотрит на руки, выпил залпом остаток, раздраженно произнес: — На открытом руднике обморозился. Пальцы и лицо постоянно мерзнут.
— Понимаю, — согласился Николай. — Еще кофе?
Коноплев пропустил вопрос. Нервничая, взглянул на часы, заметил с горечью: — Фрицы пошли в наступление…Понимаешь, фрицы пошли в наступление…. И мы им в помощь… Тьфу! — сплюнул с досадой. — Правильно ли мы поступаем, командир? Может…, послать их…
— Что? — Новосельцев дернулся, вскочил с ящика. Взгляд осуждающий, жесткий. Навис над майором, готов схватить за грудки. Угрожающе прохрипел: — Опять за свое, Никитич? В Бухенвальд захотелось? К оберфюреру СС Герману Пистеру? Там было лучше…? А может на Соловки потянуло…? Поздно уже думать, Сергей, об этом. Мне дали понять, что отряд и его задачи утверждены Москвой. Это временная смычка с врагом. И больше демагогии не разводи. Ясно?
— Ясно, то ясно, — не соглашался Коноплев. — Значит ударим по американскому империализму со всей пролетарской ненавистью. Так получается? Они нам ленд-лиз, второй фронт, а мы их под дых!
— Если надо, то и под дых! — выкрикнул Николай, сверкнув зло на вход палатки. Кто-то пытался войти. — Подождите, не входить! Позову! — вновь уставился на майора. По реакции комбата было видно, что затронутая Коноплевым тема волновала его, даже в большей степени, чем начальника штаба. Но он принял для себя решение: руководить операцией, и не хотел мусолить вопрос. — Ты у комиссара спроси: — Куда бить? — добавил комбат
Заскрежетали зубы, сдирая эмаль. Перекатываются желваки нервно. Пальцы синеют, сжимая кромку ящика. Колени так выперлись, что трещит ткань десантных брюк. Вот — вот начштаба бросится на комбата.
— Э-эх! — рыкнул Коноплев, не выдержал стального взгляда командира, отвернулся первым. Он понял, что спорить с комбатом бесполезно. Видно, так надо. Вчера били немцев, сегодня американцев. Завтра…
— Все, запрещаю вести разговоры на эту тему. Это приказ! — подытожил комбат жестко, хлопнув по столу. А в голове рой мыслей. — Вот репей, Коноплев. Не успели приземлиться, вновь разговор завел. Ведь договорились… Академию закончил, начальником штаба полка был. Талдычит и талдычит: — Нельзя бить союзников…». В Москве решили можно. Товарищ Сталин дал разрешение. А ему нельзя. Значит такт надо. Во имя победы надо. Видимо, не все гладко с заокеанскими братьями по оружию. Что-то задумали пиндосы. Мягко стелют, да жестко спать. Здесь замешана большая политика и не нам военным рассуждать. А комиссар, пусть поработает с ним. Это его хлеб…
Приняв последние доводы, как очень убедительные для себя, Новосельцев повеселел. Краешки губ пошли вверх. — Политбеседа закончена, Сергей Никитич. Не сиди, как сыч. Разворачивай карту. Давай лучше подумаем, как операцию провести, чтобы потерь было меньше. Сейчас командиры соберутся.
— Сдаюсь, — выдохнул Коноплев облегченно, приняв для себя решение. — Твоя взяла, комбат. Налетел, как на врага народа. Так и быть, уговорил. Назвался груздем — полезай в кузов. Американцев, так американцев. — Впалые щеки начштаба слегка порозовели. Взгляд не отчужденный, осмысленный.
— Ну, слава богу, Никитич, тебя американская форма отрезвила. Коротка кольчужка? Не Кравчук подбирал?
— Отрезвила, комбат, отрезвила. — Коноплев скривился, потянув ноги. — Чувствую, ревматизм обострился. В общем, я поверил, что твоя дорога короче к дому. Обещаю молчать. Теперь работать. Подержи лампу, карту разложу…
— Вот где мы находимся. — Начальник штаба поставил карандашом жирную точку. — До Нешато 15 километров. Мы в глуши. От Реймса через Седан на Бастонь идет единственная мощеная дорога. Американская колонна будет двигаться только по ней. Есть другие: с севера и юга, но как видишь, это крюк в сто верст. Вариант исключается. Их путь один — через Нешато…. — Коноплев отстранился от карты, взглянул на комбата. При мерцающем бледно-желтом свете керосиновой лампы шрамы на подбородке, бровях Новосельцева показались ему более устрашающими. Глаза — впадины колкие, внимательные. В глубине синевы — невероятная грусть. «Досталось беглецу, как только выжил?» — подумал начштаба, но спросил о другом: — Когда ждать противника, комбат?
— Завтра, т. е. 14 декабря к обеду. Самое позднее, вечером. А ты понял, Никитич, почему это место выбрано для боя? — вдруг комбат оживился.
— Давно понял, Суворов, ты наш, — усмехнулся безобидно Коноплев. — Ты же мне рассказывал о Фермопильском сражении. Гор здесь нет, но место выбрано удачное, слов нет. Дорога перед Нешато делает крутую петлю в три километра и хорошо простреливается. С юга поджимается озером с отвесными, каменистыми берегами. С севера нависает непроходимый лес. С восточной стороны шоссе поднимается в гору к развилке: одно направление на Бастонь, другое через южный мост на Арлон. Запирай противника в котел и со всех сторон бей. Успеем ли подготовиться?