Чужой дом

Лана Белая

Разговора с отцом избежать не удалось и Анюте. Знают лики угодников, смотрящие с образов в святом углу кухоньки, как ветер дул, сметая на пути даже то, что покоилось веками. Вот уж буря бушевала, несмотря на тихую, безветренную погоду за окном. Зной и шторм в одном лице являл отец в своих изречениях после того, как узнал о предстоящих событиях.

– Это ж надо? Вон Клавку, старшую свою, ну ты знаешь, – обратился он к жене, – соседи никак не могут отдать замуж. А эта, смотрите-ка, скороспелая. Всех обошла! Замуж ей захотелось! – громогласно назидал отец.

Унять

его мать не могла. Разошёлся так, что пыль столбом в доме была, молнии, казалось, за версту летели от его колких слов.

– Ты смотри, мать, – снова он обратился к жене, будто дочери в комнате и не было, хотя она сидела за столом, совершенно не понимая, почему так бушует отец, продолжавший: и предлагать-то товар никому не нужно, купец сам за тебя всё сделает. Ну где же это видано? – возмущался он без остановки. – А ты нас-то спросила? – повернул он голову в сторону Анюты. Где благословение-то отцовское?! Ты порядок знаешь? Может, и сваты у нас уже были? Что-то я только их не заметил. Вот знаешь, дочка, будто не я тебя воспитывал, – уже обречённо и успокоено говорил отец.

– Да я-то что, пап? Он хороший! Спросил: буду ли я его женой? Я и ответила.

– Нет, вы только посмотрите, люди добрые, – будто с новой силой заводясь, взмывая руками вверх, молился отец. Потом обхватывал голову руками и начинал снова, – Он спросил! – передразнивая дочь, повторил. – Да кто он такой, чтобы ты за него выходила? И почему ты сразу ответила? А срок выдержать? А чтоб он три раза тебя об этом спрашивал? Не думала об этом?

– А чего тянуть? И так ясно!

– Что тебе ясно?

– Что он лучше всех, и я выйду за него замуж.

Сколь родители не прилагай усилий, чтобы уберечь дочь от необдуманных решений, – всё самое лучшее случается неожиданно. Почему? Никто из них и не догадывался. Жизнь иногда сама дарит сюрпризы…

Родители противились, как могли, не давая чёткого обоснования своим действиям. Они приводили то одни доводы в разговоре с дочерью, то другие в доказательство тому, что рано ей ещё, но всё тщетно.

Втемяшила себе: «замуж», ну хоть тресни. Мать отговаривала, заливаясь слезами, но особенно свирепел отец. А всё почему?

Заботливой и ласковой росла Анюта в родительской семье. И матери, и отцу в любом деле подмогой являлась. Уйдёт – что станет с ними? Кто будет их вниманием одаривать, кто будет веселить, кто опорой станет? Да и жалко было любимую дочь в чужие руки отдавать, а вдруг ей там хуже окажется?

Отец в штыки принял такую новость и заключил, как ему казалось, окончательно и бесповоротно:

– Молода ещё! Нечего и думать об этом! – заявил он в итоге.

А мать поддалась на уговоры дочери. И с десятой попытки Анюты решение вопроса склонилось в её сторону. Мать понимала, что женский век не долог:

– Пусть выходит, пока берут! Кто тут в нашей глухомани ей подойдёт? Эти колхозники: Пашка-тракторист или Васька-баянист? Они ей точно не пара. Ну что поделаешь, если дочь выросла? – обращалась к мужу, пытаясь снова урезонить его.

И лишь под звуки её тяжёлой артиллерии, он сдался,

потому что в споре с женщиной последнее слово может сказать только эхо.

Глава 5

Свадьба

Свадьба состоялась первого мая, когда всё село отмечало праздник, который символизировал начало нового сезона полевых работ, а, значит, труда. Страна праздновала день солидарности трудящихся, а семья Анюты принимала гостей из всех волостей.

Приехали старшие сёстры с семьями, тётки и дядьки, бабушки и дедушки. Соседи, кумовья, сватьи, двоюродные и четвёртого колена родня – все были любителями подобных сходок и повеселиться не прочь за чужой счёт, хотя и сами карманы открывать не скупились.

Дядька Петра, что работал на хладокомбинате, в придачу к подарку привёз две бочки мороженого. Ели гости по три, пять порций, кто сколько хотел. Вот уж был праздник живота. Некоторые объелись на всю оставшуюся жизнь этой холодной сладости. Но не жаловался никто, только нахваливали.

Подарено было молодым и рублём, и товаром всего. Гости, нарядные и дружелюбные, шумели три дня. Они и ночью не переставали веселиться, гуляя по селу, заходя в чужие дворы и становясь за рюмкой близкими и родными с теми, кого видели первый раз в жизни.

Невеста, как и подобает в этом случае первым лицам события, была молодой и красивой. Особенным было платье, привезённое кем-то из столичных родственников и, на удивление, оказавшееся в пору.

Все любовались нарядом невесты, купленным далеко от этих мест, специально, чтобы таких моделей и не видывал никто, и не знал.

«Вылитая Софи Лорен», – кто-то из не попавших на застолье комментировал тем, кто из-за забора только и мог наблюдать за торжеством.

Венок из белых розочек красовался на её курчавой голове, а белая фата развевалась сзади. Подкладка шлейфа у платья была из парчи необыкновенно снежного цвета. Да и само платье съедало взоры смотрящих, поскольку походило на императорское, которое обычно надевали при коронации. А зеваки такое в книгах разве что видели, да и то единицы.

Все предыдущие невесты села обычно наряжались в короткие белые платья, украшенные на груди бутоньерками. Эти платья потом легко можно было носить летом в любой день, будь то праздник или будни. У Анюты же всем на зависть – особенное получилось. Его лишь повесить в шкаф и любоваться всю оставшуюся жизнь – королевское, в пол! Так невеста потом и сделала, а пока на её улице был праздник, она наслаждалась им по полной программе.

Анюта пышнотелая, круглолицая, внешне очень походила на свою мать. Серьёзностью и рассудительностью повторяла отца, оттого, наверное, казалась взрослее своих подруг, звонко распевающих частушки и завлекающих в пляс молоденьких друзей жениха.

Невеста на веселье, происходящее вокруг, смотрела со стороны, как зритель, прощаясь с прошлой жизнью. А Петя смотрел на неё. Больше всего ему нравилась её спокойная и плавная речь. Вообще-то ему нравилось в ней всё: и волнистые локоны, и улыбка, и крупноватая родинка над верхней губой, и белоснежный необыкновенный наряд.