Чужой друг

Хайн Кристоф

От матери пришла посылка с рождественской коврижкой собственной выпечки. Мать шлет ее каждый год в это время. Письмо в посылке промаслилось, чернила расплылись. Мать писала, что ждет меня на рождество, обещала приехать и сестра. Отца донимают легкие и нога. Чего мне хотелось бы в подарок? — спрашивала мать. Она исписала одну страничку из школьной тетради. Эта привычка осталась у нее с той поры, когда мы с сестрой ходили в школу. Но ведь прошло уже тридцать лет, а мать все еще покупает школьные тетради и вырывает из них листы для своих коротких беспомощных писем или записок.

В субботу накануне

рождества меня разбудил громкий щебет. Я с трудом пришла в себя и никак не могла догадаться, что это птицы. Странно, около нашего дома нет птиц. Я лежала в постели с закрытыми глазами и вяло соображала. Наконец, я поняла, что птицы кричат у фрау Рупрехт, и почувствовала облегчение. Но тут в голове мелькнула мысль, что прежде такого шума никогда не было. Сон будто рукой сняло. Я быстро встала, умылась, оделась и пошла к фрау Рупрехт. Позвонила. За дверью слышались только птичьи голоса. Я позвонила еще и еще, затем начала стучать. За моей спиной открыли дверь. Кто-то из соседей спросил, что произошло. Я ответила что-то невразумительное и вернулась к себе. Я попыталась успокоиться, но птичий гам продолжался. Мне даже показалось, что теперь они кричат еще громче. «Что-то случилось», — эта мысль настойчиво крутилась в мозгу, как жернов, который нельзя остановить. «Что-то случилось», — повторяла я про себя, кипятя воду для кофе.

Ничего страшного произойти не могло, уговаривала я себя, это просто нервы. Птицы, вероятно, всегда так шумели, только я не обращала внимания, а впервые заметив, придала этому слишком большое значение. Вот и все.

Я села и закурила, но тут же затушила сигарету, заглянула на кухню, выключила электроплитку и вышла из квартиры. Я спустилась на лифте вниз, постучалась к домоуправу и попросила его подняться со мной, чтобы открыть квартиру фрау Рупрехт. Я пробовала объяснить ему свою тревогу, но он хмуро ответил, что тревога сама по себе не дает ему права вламываться в чужую квартиру. Домоуправ вышел в шлепанцах на босу ногу, он был без рубашки, заросшую седыми волосами голую грудь перекрещивали подтяжки.

Я не отставала от него, зная, что иначе не успокоюсь, поэтому домоуправ решил все же пойти со мной. Он вернулся к себе и вышел в рабочем халате, со связкой ключей. В лифте он заявил, что в случае чего отвечать за все буду я, ему, дескать, за это не платят. Я пообещала домоуправу пять марок, он довольно кивнул и буркнул, будто не это имел в виду.

В маленькой прихожей фрау Рупрехт пахло птичьим кормом и сырым песком. Безобразие, сказал домоуправ. Наверное, о запахе.

Мы открыли дверь в комнату. Фрау Рупрехт сидела в кресле и смотрела прямо на нас. Два маленьких глаза, крошечные черные зеркальца в паутине морщин, были обращены к нам. Домоуправ начал объяснять, почему мы пришли. Потом он осекся и сказал без выражения:

— Черт возьми!

Фрау Рупрехт была мертва. В комнате стоял сладковатый, удушливый запах. Мне пришлось взять себя в руки.

Птицы беспокойно кричали и сновали в своих клетках. У некоторых был больной вид, они сидели на жердочках или на посыпанном песком днище клетки. Домоуправ подошел к балконной двери и распахнул ее. Я попыталась закрыть покойнице глаза, но ничего не получилось. Веки ушли глубоко в глазницы. Тело было холодным. Я решила попробовать еще раз,

но домоуправ велел ничего не трогать.

Мне хотелось налить птицам свежей воды, насыпать корму, однако домоуправ не позволил и этого. Он выставил меня из квартиры, тщательно запер дверь, косо поглядел на меня и сказал, что сам примет все необходимые меры. У него уже есть опыт. А вот если я знаю кого-либо из знакомых покойницы, то им надо сообщить. Я ответила, что никого не знаю. Домоуправ достал из кармана кривую, мятую сигарету. От спички пустой ее кончик вспыхнул.

Днем приехали полицейские и врач. Я догадалась об этом по тому, как с ними разговаривал домоуправ в коридоре. Я не вышла в коридор — ждала, пока позовут. Но меня так и не позвали.

Через два часа прибыли санитары с носилками. Об этом я тоже догадалась по доносившимся разговорам. Вынося тело, санитары задели мою дверь. Сначала я решила, что нужна моя помощь, хотела открыть входную дверь, но с места все же не сдвинулась.

Дверь из моей комнаты в маленькую прихожую со встроенными шкафами была приоткрыта, и я слышала каждое слово, каждый звук, каждый шорох. Прощание фрау Рупрехт с соседями.

Какой-то мужчина, видимо санитар, громко ругался в коридоре:

— Старуха померла три дня назад. В этом доме околеешь, никто и не почешется.

Вечером ко мне зашел домоуправ. Не могу ли я пока приглядеть за птицами в соседней квартире? Он отдал мне ключ. Я пошла туда, вымыла блюдечки, налила свежей воды, насыпала корма. На стенах висели четырнадцать клеток с двадцатью тремя птицами. Два попугая умерли. Я завернула их в газету, которая лежала на столике.

Все это заняло не меньше часа.

Я чувствовала какую-то неловкость. Все время казалось, будто в квартиру вот-вот вернется фрау Рупрехт и мне придется объяснять ей свое вторжение. Жаль, что я не сумела закрыть ей глаза. С закрытыми глазами вид у покойников, по-моему, не такой агрессивный.

Когда все было закончено, я взяла газету с мертвыми попугаями и бросила их в мусоропровод, который находится рядом с лифтом. Вернувшись к себе, я долго мыла руки, оттирала их щеткой.

Через два дня домоуправ забрал у меня ключ. О похоронах фрау Рупрехт он ничего не знал. Родственники еще не объявились. До прояснения ситуации домоуправ решил поставить ее мебель и кое-какие вещи в подвал.

Он спросил, не возьму ли я на время птиц, хотя бы нескольких. Я ответила, что собираюсь уехать, и он раздраженно пробормотал: понятно. Никто не хочет возиться с птицами покойницы. Я спросила, где сейчас ее тело. Домоуправ все еще злился.

— Почем мне знать, — проворчал он и скривил губы. — Где полагается, там и спрашивайте.

Домоуправ возился в соседней квартире до позднего вечера. Чтобы заглушить этот шум, я включила телевизор. Хорошо, что домоуправ забрал ключ. Мне было бы неприятно заходить вечерами в пустую квартиру кормить и поить птиц. «Птицы покойницы», — сказал домоуправ. Было что-то досадное и навязчивое в необходимости этих визитов. Покойница должна была забрать своих птиц с собой.

За два дня до сочельника я пошла покупать подарки. В магазине деликатесов я без особого выбора накупила вина, пряностей, всяких консервированных яств. Сложив целую гору моих покупок, продавщица спросила: