Чужой помады след

Брукс Татьяна Александровна

– Вот уж не знаю, откуда. Вам, должно быть, видней. Вы замужем?

– Да…

– И что вы собираетесь делать?

– Как что? Конечно, рожать!

– После такого тяжёлого заболевания, что вы перенесли? Я бы вам не советовала. Да и возраст тоже.

– Какой же у меня возраст? По-моему, самый подходящий для родов. Сформировавшийся организм… и все такое…

– Вам скоро тридцать, а тридцать лет, женщина, для родов уже почтенный возраст. Можете не разродиться. Да и ваша болезнь…

– Ну, кесарево сделаете…

И что это вам далась моя болезнь. Я здорова. И имею право родить ребенка.

– Право, конечно, имеете… Короче, я вас, женщина, предупредила…

Из кабинета Надя «выползла» совершенно растерянная, поникшая и угрюмая.

– Ну что? Надюша? Что? Ты беременна? Все нормально? Какой срок?

Нетерпению и волнению Богдана не было предела.

– Меня ещё никто… никогда… не называл… женщиной, – озадаченно бормотала она, – как-то так… странно… может, я и правда старая уже… А, Богдан? Я старая?

– Ты о чём, любимая? Какая же ты старая! Ты – женщина в самом рассвете сил. Как Карлсон!

– Ну вот, и ты туда же…

Она поплелась по коридору, размазывая по лицу косметику, щедро сдобренную слезами. Богдан оторопело смотрел ей вслед. Потом, опомнившись, побежал за ней.

– Надя, Надя! Что случилось? Почему ты плачешь?

Она остановилась, подняла свое заплаканное лицо и посмотрела ему в глаза.

– Потому, что беременные вообще часто плачут… а ещё… а ещё, потому что ты меня «женщиной» обозва-а-а-ал…

– Господи! Надя! – Богдан обцеловывал её мокрое от слёз лицо. – Как же я счастлив! Дорогая моя! Любимая моя женщина! Самая лучшая женщина на свете! Как же я счастлив!

– Да? Правда? – всхлипнула Надя ещё раз, перестав, как-то сразу, плакать.

– Правда, конечно, правда…

Прозвучав из уст влюблённого мужчины, слово «женщина» вдруг приобрело совершенно иное значение, другой смысл. Из определения возрастного статуса оно превратилось в определение качественное. От него повеяло чувственностью, страстью, любовью. Оно зазвучало возбуждающе, сексуально, шикарно. Надя потянулась к губам мужа.

Они так и стояли посреди улицы и целовались. Люди обходили их. Некоторые улыбались, другие недоуменно пожимали плечами. Были такие, которые неодобрительно качали головами. Но целующимся не было до них дела.

– Нашей дочке шесть недель, – наконец произнесла Надя.

– Это девочка? Откуда ты знаешь?

– Ниоткуда, просто знаю – и все.

– Мы будем для неё самыми лучшими родителями в мире…

И они опять приклеились губами друг к другу.

8

Надя становилась женщиной. Красивой, умной женщиной, полной амбиций, планов и надежд. Её тело соблазняло, ум просчитывал, душа пела. Громко. Так, как будто её никто не слышал. Но её слышали Вершители, её слышал ангел Y, показывающийся иногда в облике

господина Эйнштейна, её слышала сама Надя.

На «повестке дня» стоял вопрос материнства. Не только Надиного материнства. Молодожёны начали воплощать в жизнь свою мечту – отыскать своих мам. А заодно обеспечить свою дочь бабушками.

А как же без бабушек?

Благодаря компьютеризации, врывающейся в жизнь семимильными шагами, Богдан отыскал Надину родительницу и выяснил о ней многое, но недостаточно, чтобы понять, почему она, оставив дочь, никогда не пыталась с ней связаться. Из прошлого Петровой Елены Николаевны, кроме того, что список её мужей, законных и незаконных, займёт, пожалуй, целую страницу, и того, что она оставила при разводе ещё одного ребенка отцу-греку, узнать ничего не удалось. А вот настоящее для него открылось, как на ладони: живёт в Энске, 51 год, есть взрослый сын, в прошлом году похоронила мужа, но живёт не одна. Адрес. Номер домашнего телефона. Что-то тревожное крылось за всей этой информацией. Богдан не мог определить, что, но чувствовал это.

– Надь, может, не стоит беспокоить твою маму. У неё налаженная спокойная жизнь. Да и тебе нервничать нельзя.

– Богданчик, миленький, ну как же ты не понимаешь. Ну не могу я лишить человека радости быть бабушкой. Как же я могу теперь оставить эту идею, если ты уже нашёл её?

– Эта женщина, по-моему, не находила большой радости от того, чтобы быть мамой, а ты хочешь, чтобы она радовалась оттого, что её дочь, которую бросила много лет назад, осчастливила, сделав бабушкой? Ты правда в это веришь? Кроме того, ты не единственный ребёнок, которого оставила эта женщина.

– Как ты можешь так говорить? Мы же не знаем, что произошло! Кроме того, ты сам сказал, что у неё есть взрослый сын. Значит, она его вырастила. И это значит, что у меня есть брат. И вообще, ты что, готов отказаться от мысли найти твою маму?

– Нет. Но это другое.

– Почему другое?

– Ну, не знаю, Надюш… Какое-то предчувствие нехорошее.

– Давай мы его проверим, предчувствие твое, и разрешим этот вопрос раз и навсегда. Договорились?

– Ох-х-х, договорились… С тобой разве поспоришь? Только ты, пожалуйста, не нервничай, если что, ладно?

– Если что? У тебя есть какая-то информация, которую ты не рассказал мне?

– Нет у меня никакой информации. Одни предчувствия. Знаешь, как будто душа болит и шепчет: «Не ходи туда…»

– Давай телефон. Буду звонить.

Гудки в трубке телефона раздавались довольно долго. Потом телефон клацнул, крякнул, и на другом конце провода сонный мужской голос просипел:

– Але…

– Здравствуйте.

– Зрассе… Вы кто?

– Иван, вы, наверное, меня не знаете… Может, даже вообще не знаете о моём существовании… Меня зовут Надя. И, похоже, что я – ваша сестра…