Чужой ребенок
Шрифт:
— Вань, я правда в порядке… Сейчас сама пойду… Если что, мне помогут. Просто полежать надо… Судорога же…
Ванька хмуро смотрит на меня, переводит предупреждающий взгляд на отца, потом опять на меня и говорит сурово:
— Если что, зови сразу.
— Конечно, Вань…
— Да ничего с твоей нянькой не сделают, — смеется Каз, опять разворачиваясь и топая в сторону кустов, за которыми, судя по всему, еще какая-то площадка, спортивная, может, — массаж только… И все… Чего разволновался? И вообще, ты сегодня уже знатно накосячил, не
— Я же не знал, что она плавать не умеет! — вопит обиженно Ванька, но уже не брыкается, — а там винтовки настоящие?
— А то!
Ар подхватывает полотенце со стула, кивает Хазарову:
— Помощь не требуется, как я понимаю?
— Нет, — тяжело роняет Хазаров, и я тут же торопливо подтверждаю:
— Да, уже все прошло… Я сама… Отпустите, пожалуйста…
Но Хазаров просто разворачивается и идет в сторону дома.
Я немного дергаюсь, ощущая, что судорога и в самом деле прошла:
— Пожалуйста… Я могу сама идти… И вообще… Вам же неудобно…
Из-за плеча Хазарова ловлю веселый взгляд Ара, медленно вытирающего грудь полотенцем, отворачиваюсь, не желая замечать, сколько в этом взгляде понимания…
Чего они все? Выдумывают?
— Пожалуйста… — опять прошу отпустить, но Хазаров словно не слышит, идет спокойно вперед…
И только когда в третий раз повторяю просьбу, роняет тихо:
— Не дергайся.
Глава 42
— Не дергайся.
Это таким тоном сказано, что тянет подчиниться. Не то, чтоб тянет, просто по-другому не выходит.
Замираю, испуганно таращась на смуглое, каменное лицо. Хазаров держит крепко, и сходу посещает ощущение ловушки. Поймал и отпустит, только если сам захочет…
Боже, какой бред в башке…
Это от недосыпа все и стресса…
Облизываю губы, пробую еще раз:
— Я вполне могу сама…
Вообще никакой реакции. Абсолютно.
Прикидываю, что будет, если начну сейчас всерьез биться в его руках, пытаясь выбраться… И легкая истерика накрывает от водевильности ситуации. Бред, какой бред… Это точно не про меня все…
Потому просто покоряюсь и позволяю мужчине проявлять свою маскулинность. Ну хочет он на руках меня тащить, пусть тащит… Может, для него это обычное дело.
В конце концов, я проявила себя на редкость тупой овечкой, сначала попытавшись самоубиться в мелководном бассейне, а затем картинно упасть в присутствии троих мужиков. Словно напрашиваясь на помощь и защиту.
И попробуй теперь объясни, что вообще ничего подобного, и я не такая… Ага… Только вслух такое бы не ляпнуть, боже…
Хазаров держит путь в выделенную мне комнату, там легко кладет на кровать…
Я планирую спокойно сесть и поблагодарить за помощь, но Хазаров не торопится подниматься. Он упирает кулаки по обе стороны от моей головы, становится коленом на край кровати, нависает лицом к лицу.
И я пугаюсь, наконец-то.
Да так сильно, что дышать не
Тревожно смотрю в его темное скуластое лицо, даже не делая попытки спросить, а что сейчас вообще происходит?
Потому что происходит явно что-то не совсем обычное…
Если бы так сделал Каз или любой другой мужик, я бы точно знала, как действовать. В конце концов, удар коленом по яйцам и пальцем в глаз еще никому не показался приятным…
Но здесь явно что-то другое…
По Хазарову вообще не понять, что именно он планирует сделать. И, несмотря на неоднозначную, опасную позицию, совсем нет уверенности, что продолжение будет… Таким, как придумалось только что в моем воспаленном мозгу.
На пару мгновений пролетают в голове картинки, что Хазаров сейчас наклонится ниже и поцелует… И что мне делать? Что? Бороться? Отвечать? Почему-то оба пути кажутся вполне реальными, хотя буквально сегодня ночью я бы даже не задумалась. И боролась. А сейчас все как-то странно и сложно.
Смотрю в его темные глаза, совершенно непроницаемые, и ощущаю себя… Не добычей даже, нет! Экспонатом. Он изучает меня, неторопливо, внимательно… Холодно.
Словно диковинную зверюшку, от которой непонятно, чего ждать: укусит, приластится? А если сделать вот так, какая реакция будет? А если вот эдак?
Сравнение это обижает и вытаскивает из ступора.
Энтомолог, блин!
Изучает он мои реакции!
— Я бы хотела… — начинаю говорить, твердо глядя в его глаза, — переодеться.
Он смотрит, дергает углом губ едва заметно… Что, не та реакция? А чего ждал, исследователь? Что проявлю активность, брошусь целовать? Или начну жертву строить, типа бери меня, так уж и быть? А, может, бороться? Орать? Что?
Наверно, что-то такое в моих глазах проскальзывает, какое-то выражение он умудряется считать, хотя я и стараюсь не позволить этого, злая и раздраженная, потому что Хазаров поднимает руку и неторопливо ведет тыльной стороной ладони по скуле, чуть задевает губы… Усиливает воздействие? Не так себя веду, как ожидается?
Его ладонь сухая и жесткая даже при таком легком касании, тянет увернуться, показать, что не хочу этих прикосновений. Но, вдруг этого ждет? Почему-то не хочется ему доставлять удовольствия. Да, Аня, попытка в нелепую дурочку провалена полностью… Не умею я.
Потому не уворачиваюсь, смотрю прямо и жестко в холодные внимательные глаза и продолжаю сухо:
— Одна, если это возможно. И спасибо за помощь. Не стоило.
В глазах Хазарова что-то мелькает такое странное… Не разочарование, не злоба, не раздражение… Интерес, пожалуй. Экспонат оказался занимательным… Он еще пару тягучих, мучительных и страшных секунд медлит, словно прикидывает дальнейшие действия… И я успеваю за это время подумать, что если все же решит продолжить, то… Не отобьюсь… Внутри все дрожит, силой заставляю себя не показывать этого, хотя кажется, что все он видит… Трясусь, как овца… Легко взять…