Чужой ребенок
Шрифт:
Что меня так сильно свело с ума?
Опасность? Погоня? Непонятная и страшная ситуация? Темнота и ужас ночи? Полумрак незнакомой комнаты? Чужие опытные руки на коже? Острый, жесткий, жадный взгляд самого неподходящего на всем белом свете мужчины? Желание защиты? Ощущение пограничности и конечности, в котором мы плавились, растворяясь полностью? Все вместе?
Наверно, последнее. Всего по чуть-чуть. То, что по отдельности никогда бы заставило сойти с ума, в комплексе просто снесло голову напрочь.
Ничем другим я не могу объяснить то, что не стала отталкивать
Когда он ведет по ноге темной ладонью, шершавой, словно тот гравий, которого удалось сегодня избежать, я только смотрю. Прикусив губу, жадно, ненасытно разглядываю каждую, самую мелкую деталь. Эти детали откладываются в воспаленном мозгу, чтоб потом остаться навсегда. Словно что-то внутри меня понимает: этого не повторится. Никогда. Запоминай, Аня. Все запоминай.
И грубость горячих пальцев. И жесткость ладоней, легко, без сопротивления раздвинувших безвольные бедра. И властную резкость: как одним движением опрокидывает на спину, как нависает сверху, так знакомо! Он уже делал это! Но тогда была просто демонстрация намерений, теперь я это понимаю. Как нелепый и страшный разговор на кухне был констатацией фактов. Того, что непременно будет, просто я еще этого не знала. Мне сказали практически открыто, но я предпочла спрятаться, закрыться. Подготовиться.
А к такому можно разве подготовиться?
Разве можно предусмотреть невероятную твердость скользящих по коже рук? Поглощающий, собственнический поцелуй-укус, от которого последнее дыхание пропадает, голова кружится то ли от ужаса, то ли от предвкушения?
Разве можно быть готовой к дикому, бескомпромиссному напору сильного тела? Он так легко рвет платье, он его даже не замечает!
И взгляд его, когда, наконец, оказываюсь полностью обнаженной, тоже невозможно предусмотреть. Потому что не было такого никогда в моей жизни. Не было у меня настолько властных, настолько пугающе подчиняющих мужчин, которым и слово в протест не скажешь. Не потому, что боишься, а потому что протеста этого нет в голове, даже мысли нет ему сопротивляться, это кажется кощунственным… Как можно сопротивляться тому, кто ведет себя так, словно имеет на это право?
Он трогает меня, проводит пальцами по коже, вниз и вверх, но это не ласка, это просто осмотр принадлежащего ему. Я осознаю это, безвольно раскинув руки по сторонам, и неотрывно глядя в темные, гипнотические глаза.
Мыслей нет. Совсем нет. Есть только его взгляд, жадный, безумно жадный, довольный. Ему нравится то, что он видит, то, что ощущает…
Мне хочется прикоснуться.
Тянусь к его рубашке, но жесткие ладони перехватывают мои пальцы и припечатывают над головой, растягивая под тяжелым телом.
Ощущаю себя скованной, беспомощной, горячей…
Его губы опять на коже, на шее, кусает, совсем не нежно, но от него не ждешь, да и не хочешь никакой нежности.
И я вскрикиваю от каждого укуса, не могу сдержаться!
Хазаров останавливается, прихватывает меня за подбородок, сжимает губы, рассматривает внимательно и темно. Что у него во взгляде? Что? Не узнаю никогда…
А вот
Усмехается едва уловимо, а затем я слабо ахаю, когда переворачивает на живот.
Слепо таращусь перед собой на темную штору, бессильно скребу ногтями по покрывалу…
Я знаю, к чему эта пауза, знаю, что будет дальше… И жду этого. Так неправильно… Я пожалею…
Когда это случается, неожиданно почему-то, хотя я ждала, меня выгибает в пояснице до легкой боли, а он перехватывает, не давая упасть обратно на покрывало. Чувствую ладонь на горле, поворачиваюсь, хочу посмотреть на него, но не дает. Возвращает обратно, головой вниз, на покрывало, и все, что мне остается, только скулить от каждого жесткого движения, каждой ласки-не-ласки.
Он что-то шепчет, я не слышу. А так хочу услышать! Почему-то мне это необходимо сейчас…
Но поднять голову сил нет, повернуться тоже. Все внутри умирает и возрождается снова, это такое страшное и чудесное ощущение, я сосредотачиваюсь на нем, чтоб не сойти с ума.
И в итоге он вознаграждает меня, опять переворачивая на спину и накрывая собой.
Я упираюсь взглядом в его глаза, по-прежнему темные и жесткие, в такой ситуации особенно жесткие, но что-то в них не отпускает, заставляя пораженно всматриваться и всматриваться, искать и находить то, чего раньше не было…
Хазаров сжимает меня, до боли, перехватывает так, чтоб затылок уложить на предплечье, чтоб еще ближе, чтоб одно дыхание на двоих. И я позволяю. Я дышу им. И ловлю отголоски своего безумия в всегда холодных глазах.
Сейчас они не холодные. Они обжигают. И я горю. И, когда он ускоряется, не позволяя мне отвернуться, нанизывая взглядом на острый, горячий стержень своего безумия, все-таки умираю.
А как по-другому? Если он приказывает?
Последней мыслью перед тем, как окончательно упасть в темноту, звучит странное: “Не пожалею. Нет”...
Потому что о таком хотят забыть и забывают. Но не жалеют. Никогда.
_____________________________
Я не пожалею, слышишь, нет.
Это странно: слышать "да" в ответ
Это странно: так вот умирать
Не странней, чем дальше выбирать
Не странней, чем думать о простом
Жизнь, работа, бизнес, деньги, дом…
Не страшней холодных простыней
и чужих в тех простынях людей
Может, будут в жизни берега
И похожа на мою тоска
Только свято место не святО
Коль не ты, зачем мне этот кто?
16.04.2023
Глава 51
Утром я с легкой оторопью рассматриваю четыре черных внедорожника, плотно перегородивших проезд перед домом, и ловлю себя на детском желании протереть глаза. Моргаю, жмурюсь, опять смотрю.
Нет, все на месте.
Черные танки перед домом, у одного из них Хазаров , спокойно беседующий с мужиками самого неприятного и опасного вида.
Понятно, что эти люди — явно его друзья или подчиненные, издалека определить сложно уровень общения. А ближе подходить опасаюсь.