Чужой выбор

Бурден Француаза

Его охватил неприятный озноб, и он выглянул наружу. На толстый слой снега, засыпавшего палисадник, уже спускалась ночная тьма. А проезжая часть по всей улице была покрыта жидкой серой грязью, образовавшейся под колесами автомобилей; скоро и она заледенеет. Интересно, закрыла ли уже Клеманс свою парикмахерскую? Ему не терпелось пойти туда, взглянуть на нее еще разок, но он сдержался. Сейчас ему нельзя слишком часто показываться на глаза. Еще успеется. Главное сделано: он сюда вернулся.

Посвистывая, Этьен включил радио, проверил, работает ли отопление на полную мощность. Арендная плата была невысока, да эта хибарка большего и не стоила. И вообще, он здесь временно, хватит с него и этого. Печка работала исправно, и он сунул в нее две большие пиццы разом. У Этьена был зверский аппетит – что правда, то правда, – да это и неудивительно: при его-то росте под два метра и стокилограммовом

весе.

– Ну вот, мне уже пора обсудить свою диссертацию с руководителем, – объявила Филиппина за ужином. – У меня назначена с ним встреча на пятницу в Париже, заодно я там улажу несколько других дел. Уезжаю завтра и думаю, что вернусь во вторник или в среду.

Эта новость явно огорчила Клеманс. С момента появления Этьена ей было необходимо присутствие Филиппины во второй половине дня, когда она возвращалась домой. Люк почти всегда приезжал после нее, а Виржил и вовсе поздно вечером – значит, теперь ей и девочкам придется несколько часов оставаться одним. Но Филиппина ездила в Париж четыре-пять раз в году, либо из-за своих занятий, либо ради встреч с нотариусом, который управлял ее имуществом и деньгами. Она оставила за собой красивую студию на бульваре Сен-Жермен, которая теперь служила ей временным пристанищем, и любила погружаться на несколько дней в атмосферу столицы. Виржил сопровождал ее крайне редко, и только в этих случаях наносил визит вежливости своим родителям. Они так и не поняли и не приняли выбор своего сына, и их отношения были крайне холодными. Что же касается его дяди, великого медицинского светила, возжелавшего руководить карьерой племянника, то он вообще больше не разговаривал с племянником. Единственная сестра Виржила – Летиция – покорно вступила на родительский путь, став финансистом, и работала в отцовском банке. Она была на семь лет младше брата, и его ссора с родней произвела на нее гнетущее впечатление. Чтобы не участвовать в этом конфликте, она встречалась с братом тайком, скрывая это от родителей; Виржил находил такое поведение и ребяческим, и обидным для себя.

– Виржил, ты, как я понимаю, со мной не поедешь? – поинтересовалась Филиппина.

– Никак не смогу, у меня слишком плотный график операций, и так наверняка будет до самой весны.

Филиппина уже привыкла к его отказам и не огорчилась, но при этом она заметила, как повеселела Клеманс, и ободряюще улыбнулась ей.

– Ну вот, моя красавица, тебя будут оберегать сразу двое мужчин!

– Я постараюсь возвращаться вечером не слишком поздно, – обещал Люк, накрыв ладонью руку жены.

Впрочем, он говорил так лишь в утешение: если Клеманс могла оставить парикмахерскую на Соню, то кроме Люка никто в салоне продажами не занимался.

– И вообще, давайте не будем паниковать из-за этого Этьена, – решительно добавил он.

Тем не менее они думали о нем, все четверо, и нависшая над ними угроза лишала их душевного покоя. До сих пор уединенное местоположение шале казалось его владельцам преимуществом. Ближайшие соседи жили ниже по склону, почти в долине, а с их вершины открывался потрясающий вид на всю округу; кроме того, с началом зимнего сезона они могли сколько угодно ходить на лыжах. И когда к ним в гости приезжали друзья, можно было шуметь и веселиться, никому не мешая, что зимой, что летом. Единственным недостатком бывало иногда смутное ощущение оторванности от цивилизованного мира там, внизу; впрочем, до сих пор это не тяготило ни Клеманс, ни Филиппину.

– Если он еще раз сюда пожалует, достаточно будет сообщить в жандармерию, – добавил Виржил.

– А что мы им скажем? Этьен, конечно, с виду настоящий громила, но это чисто субъективное впечатление. На самом деле он ничем нам не угрожал, ни Филиппине, ни мне. А зайти повидаться – это не преступление. У жандармов и без нас дел хватает. И даже в те времена, когда мы разводились и он меня преследовал, это была чистая показуха, чтобы привлечь ко мне внимание сил правопорядка!

В голосе Клеманс звучала горечь. Ей хотелось забыть тот период своей жизни, когда она чуть с ума не сошла от стыда, страха и чувства вины, – слава богу, именно тогда и появился Люк.

– Кто-нибудь хочет травяной отвар или рюмочку ликера? – спросила Филиппина, встав из-за стола.

Мысленно она уже была в Париже, беседуя со своим руководителем. Виржил проводил ее взглядом, когда она направилась к кухонной стойке. Хотя Филиппина и утверждала, что ей нравится жизнь в горах, он верил ей лишь отчасти. Из своих парижских поездок она всегда возвращалась со множеством впечатлений и рассказов – о друзьях, с которыми увиделась, о бутиках, в которых накупила обновки, о книгах, которые привезла с собой. Все

это свидетельствовало о том, что ей было там хорошо. Неужели она сидела здесь, в горах, только из любви к нему? Она не хотела детей, не желала себя связывать, тогда как он только об этом и мечтал. Несколько месяцев назад Виржил повез ее ужинать в «Перечную мяту» – ресторан в Гапе, который он высоко ценил за прекрасную кухню; когда они сели за стол в красивом сводчатом зале, он заказал шампанское и протянул ей маленький футляр. Но Филиппина даже не подумала взять его, – только улыбнулась и отрицательно покачала головой: «Я догадываюсь, что ты хочешь мне сказать, но, к сожалению, для меня время еще не пришло. Положи его в карман, Виржил, ты подаришь мне его, когда настанет тот самый момент». Несколько секунд он сидел неподвижно, в полной растерянности. Тем более что он с большим трудом выбрал подходящее украшение, которое могло ей понравиться, только это было не кольцо, а серьги. С помощью этого неожиданного подарка он надеялся завязать с ней серьезный разговор о будущем. Виржил был готов дать Филиппине подумать еще какое-то время, но ему все же хотелось понять, каким она представляет себе их будущее. Сам он твердо знал, что его желание создать семью с годами будет только усиливаться. Когда кто-нибудь из его коллег объявлял в больнице, что у него родился ребенок, и делился своими отцовскими восторгами, Виржил втайне ему завидовал. В таких случаях он всегда преподносил счастливому родителю плюшевого медвежонка или еще какую-нибудь игрушку, хотя, посещая детский магазин, чувствовал неодолимое желание испытать и самому радости отцовства. И чем более он приближался к сорока годам, тем сильнее становилось это чувство. Он уважал решения Филиппины, понимал ее жажду независимости, но все чаще спрашивал себя: а стоит ли им и дальше идти вместе по жизненному пути?

Вероятно, Филиппина заметила этот устремленный на нее взгляд и, поставив на низкий журнальный столик поднос с напитками, присела рядом с Виржилом.

– Если тебе неприятно, что я уезжаю…

– Да вовсе нет.

– Понимаешь, мне обязательно нужно узнать, в правильном ли направлении я работаю. В последнее время мне стало казаться, что я выбрала не тот путь…

– Да я все прекрасно понимаю, дорогая.

– А ты, Клеманс, – ты уверена, что все будет нормально?

– Конечно! И не переживай так. Только вот если решишь там задержаться, сообщи мне. В этом случае я, может быть, попрошу приехать Жана и Антуанетту, они только об этом и мечтают.

– Прекрасная мысль! – одобрил Люк. – Мои старики тоже соскучились по внучкам и охотно приедут. Вообще-то они наметили себе следующий месяц, чтобы погреться на февральском солнышке, но вполне могут ускорить свой приезд.

Клеманс, слегка успокоившись, взглянула на него с благодарной улыбкой. В шале была комната для гостей, позволявшая принимать их, не создавая неудобств хозяевам, и они всегда были им рады.

– Да, пускай твои приезжают! – одобрил Виржил.

Когда он учился в Париже, родители Люка всегда радушно принимали его у себя. В то время он уже почти окончательно порвал со своей семьей, и теплая, гостеприимная атмосфера в доме Люка доставляла ему те радости, которых он больше не находил под отеческим кровом.

– Обожаю беседовать с твоим отцом, он обо всем судит так здраво и в то же время оригинально. А если бы еще твоя мама сотворила нам свое знаменитое рагу под белым соусом!..

– Но ведь придется рассказать им про Этьена? – тоскливо спросила Клеманс.

Ей страшно не хотелось обсуждать проблему с бывшим мужем в присутствии его родителей, – до сих пор в разговорах с ними она старательно избегала этой темы. И сейчас, сидя со слезами на глазах, она выглядела совсем потерянной. Воспоминания о тех временах подавляли ее, Клеманс чувствовала себя растоптанной, униженной. Ей пришлось откровенно рассказать все Филиппине, чтобы внушить, насколько опасен Этьен, но она даже в этом уже раскаивалась.

– Ну так что же делать? – настаивала она, пристально глядя на Люка. Но тот не отвечал, – вместо него заговорил Виржил, мягко, но уверенно:

– До сих пор мы с ними обо всем говорили откровенно. Они же любят тебя, Клеманс. Ты осчастливила их сына, подарила им таких замечательных внучек, – как же они могут осуждать тебя за твое прошлое?!

– Тем более что ты ни в чем не виновата, – убежденно добавила Филиппина.

Клеманс хотелось возразить, но она сдержалась. Конечно, она не виновата, но ведь теперь все они встревожены именно из-за нее. И встревожены не без оснований – уж она-то знала: если Этьен что-нибудь задумает, его никто не остановит. И его возвращение не было случайностью: он не забыл и не простил ее.