Чужой
Шрифт:
— Молодец, что огонь развела! — одобрила Вишенка. Она придвинула стол к печке, уселась на него и поставила ноги на край заслонки. — Хорошо!
— Здравствуйте! — раздался вдруг голос доктора.
— Ах! — вскрикнула Вишенка, молниеносно соскакивая на пол. — Я не знала, что вы дома.
Она, смеясь, стояла у стола. Уля с удивлением заметила, что отец тоже улыбается.
«Ей все улыбаются», — подумала она, и завидуя и восхищаясь подругой.
— Вечно я лезу, куда не надо! — оправдывалась перед доктором Вишенка в полной уверенности, что ей все простят. — Извините!
— Ничего,
— До свиданья! — весело откликнулась девочка. И, едва доктор вышел, убежденно сказала: — Ты говорила, твой отец строгий. Вовсе нет, он очень симпатичный!
«Да, симпатичный.. . при ней. Когда ее тут не было, он даже не знал, о чем со мной говорить», — подумала Уля и спросила:
– Мы будем здесь сидеть или на террасе?
– Здесь, — решила Вишенка. — В такую погоду у тебя на кухне очень приятно.
Кухонька действительно была славная. Правда, кривое оконце, загороженное старыми тополями, пропускало мало спета, зато старый, чисто вымытый дощатый пол и табуретки приятно лоснились в полумраке. За заслонкой поблескивало пламя. Девочки уселись на табуретках у печки. Уля подтянула коленки к подбородку и обхватила их руками:
— Что ты сегодня делала? — спросила она Вишенку.
— Ничего!— сказала Вишенка и, как и ожидала Уля, тут же начала рассказывать.
Утром ей не хотелось вставать, потому что шел дождь, и она даже пыталась выклянчить у матери завтрак в постель под предлогом, будто у нее болит горло («Конечно, после оды горло сразу бы прошло, понимаешь?»), но хитрая мама, к сожалению, сразу открыла обман... Мама собирается перешить Вишенке порванную юбку. . . Они вместе с мамой должны были написать отцу, но написала, разумеется, мама, потому что Вишенка это занятие терпеть не может.
— Я просто прибавила в конце «целую сто тысяч раз» и подпись. Разве мало?
Это был рассказ о самых обыкновенных, будничных делах, но Уля слушала его, как чудесную сказку. У Вишенки мыла мать. И отец, настоящий отец. Хотя девочки дружили уже довольно давно, Уле казалось, что она все еще мало знает о жизни Вишенкиной семьи. И что, когда она узнает побольше, она сможет до конца понять и осознать, чего лишила ее судьба. Поэтому Уля исподволь выспрашивала Вишенку, страстно желая, чтобы ответы были как можно длиннее и подробнее. Как хорошо, что по водосточным трубам с громким бульканьем бежит вода, а на оконные стекла волна за волной налетает дождь, отгораживая маленькую кухоньку от всего мира!
— Скажи, — нерешительно спросила Уля, когда Вишенка на минутку остановилась, — ты говоришь своей маме все-все?
— Все-все?.. Ну что ты!
— Почему?
— Мама совершенно не понимает некоторых вещей.
— Каких?
— Во-первых, что жизнь сейчас не такая, как раньше. Мама считает, что я должна вести себя так, как вела себя она в моем возрасте. И, когда что-нибудь делается иначе, она ужасно нервничает. Зачем же мне ее расстраивать всякой ерундой? По-моему, это было бы глупо, — рассудила Вишенка. — Надо быть самостоятельной.
Уля тоже была самостоятельной, куда самостоятельнее, чем Вишенка, но совсем не потому,
Уля задумалась. Вишенка заметила это и спросила:
— Слушай, ты ведь первый раз живешь у своего отца, правда?
— Да.
— А почему?
Уля вдруг покраснела. Вишенка никогда раньше не спрашивала ее о таких вещах.
— Почему? — повторила Вишенка, с ласковой улыбкой наклонившись вперед. — Объясни мне.
Растерянность и волнение, отчаянное волнение охватило Улю. Она давно поняла, что, если Вишенка когда-нибудь спросит, придется рассказать ей все, и в глубине души сама этого очень хотела. Но как начать рассказ о вещах, о которых она еще ни с кем не говорила? И она пробормотала не очень внятно, просто чтобы оттянуть время:
— Да так как-то... Тетки хотели, чтобы я жила с ними...
— А это, должно быть, даже занятно — познакомиться со своим отцом, когда ты уже большая, — задумчиво проговорила Вишенка. — Он такой для тебя новый, ты ничего о нем не знаешь и каждый день открываешь что-нибудь интересное.
«Отец должен быть у человека с самого начала, день за днем, месяц за месяцем, всегда. А иначе очень плохо и трудно и совершенно неизвестно, как себя вести...» — подумала Уля. Решено. Она расскажет и объяснит Вишенке все. А почему бы и нет? Другие говорят о таких вещах запросто, без малейшего смущения, и, наверно, им живется гораздо легче. Сейчас как раз удобный случай, другой такой не скоро подвернется.
Глядя в пол, она обдумывала свой рассказ. Сначала о тех далеких, чудесных, незабываемых временах, когда была жива мама. А уж потом об отце, о том, как он поступил, что стало с мамой, о тетках... Собравшись с духом и заранее радуясь, что наконец-то посвятит подругу в свою тайну, Уля подняла глаза.
Вишенки возле нее не было. Она стояла у окна.
— Уля, — радостно крикнула она, — дождь-то прошел!' Честное слово! — и, открыв окошко, высунулась наружу.
Уля не пошевельнулась. Она сидела скорчившись, словно от боли.
— Вижу кусочек голубого неба! — торжествующе крикнула Вишенка, даже не подозревая, что творится с подругой, Она уже забыла, о чем они только что разговаривали.
Уля отвернулась, ей хотелось плакать, а Вишенка не должна видеть слезы на ее глазах. Немного погодя она встала и подошла к окну. Губы ее были сложены в обычную равнодушную усмешку. Пусть Вишенка не думает, что Уля обиделась. Никто пусть так не думает.
— Можно идти, — решила Вишенка. — Мы должны попасть на остров раньше, чем туда заявится тот чужой.
— Очень уж мокро,— с деланным безразличием ответила Уля, хотя и знала, что возражения не помогут.
Для Вишенки в эту минуту существовал только остров.
— Ну и что? Пошли!
Когда они выходили из дому, проглянуло солнце. Вишенка радостно вздохнула полной грудью, как будто вырвалась из тюрьмы.
— До чего здорово! — восторженно сказала она. Воробьи разделяли ее восторг. Истомившись от долгого