Чужой
Шрифт:
Пришедшие по воду женщины своим поведением подтвердили догадку Блоквила. Доставая воду из колодца и переливая ее в свои сосуды, они расплескивали ее, видно было, что их мысли заняты другим. Они не отводили глаз от дома Акмарал. Набрав воды, они не спешили уходить, как будто дома их не ждали никакие дела. Переговариваясь между собой, они поправили головные платки.
Одна из них кинула выразительно посмотрела на жилище пленного и что-то сказала другой. Француз понял, что означал этот взгляд. “Виновный находится вон в том сарае”, - сказано было одной. А вторая ответила взглядом: “Ну
Как ни тянули время женщины, пришлось им уйти ни с чем. Акмарал так и не вышла из своего дома. Ну и что ж, что не увидели ее в этот раз, они ведь снова могут придти к колодцу. Не вечером, так завтра утром все равно увидят, раз уж поставили перед собой такую цель. Что поделаешь, такова природа многих людей.
Приходившие к колодцу женщины оказались невезучими. Если бы они еще самую малость подождали… Как только они завернули за кибитку, как из своего дома вышла Акмарал.
Весь превратившись в зрение, Блоквил стал внимательно изучать Акмарал. На первый взгляд казалось, что в ее походке и внешнем облике ничего не изменилось. Но когда она подошла к очагу поближе, чтобы бросить в него старую тряпку, пленный француз подумал, что, похоже, слухи имеют под собой почву. Во-первых, несмотря на очень теплую погоду, на плечи Акмарад был накинут халат. А во-вторых, хоть дон был и тонким, он не скрывал заметную полноту женщины. “Зачем в такую жару надевать дон? Вон жена Эемурата обходится без него. А может, Ахмарал таким образом пытается скрыть от постиоронних глаз свое интересное положение? Ну ладно, сейчас ты прячешь свой живот под доном, а куда ты его денешь через два-три месяца, когда он полезет тебе на нос?” Интересно, почему француз до сих пор не замечал этого, хотя видел Акмарал по два-три раза на дню?
Когда Акмарал пошла обратно, Блоквил окончательно поверил в случившееся. Она уже не была легкой, как прежде, походка ее потяжелела.
Почему Акмарал пошла обратно, даже не взглянув в его сторону? Может, она ничего не знает о гуляющих по аулу сплетнях? Ведь если бы знала, она должна в первую очередь поговорить с человеком, которого считают виновником ее позора. Тем, что такая возможность у нее есть. Ровно три дня назад, воспользовавшись отсутствием людей, она угостила его приготовленной ею домашней лапшой. Неужели ей не жаль пленного француза?
Все эти вопросы сводили Блоквила с ума. К вечеру, когда все уложились спать, их стало еще больше. Неожиданно настал момент, когда на все вопросы были получены ответы. Блоквил не ждал и не гадал, что такое может случиться.
Глубокой ночью Блоквил, мучяась от бессонницы, вдруг увидел вышедшую из дома Акмарал. Она остановилась, осмотрелась, и, убедившись, что никто ее не видит, решительно направилась к сараю. “Не может этого быть! Наверно, она мимо пройдет. Теперь она будет бояться даже смотреть в эту сторону”.
Пленный ошибся. Акмарал и мимо не прошла, и заглянуть в сарай не побоялась. Напротив, не сбавляя шаг, она вошла в сарай. В темноте зазвучал шепот.
— Вы не побоялись придти ко мне, Ахмарал?
— Я теперь ничего не боюсь,
— Это почему?
— Говорят, самое страшное смерть. А смерти боятся только благополучные люди…
Блоквил объяснил слова Акмарал ее состоянием.
— Это верно. Смерть избавляет человека от многих страданий. Но вы ведь еще слишком молоды. Вам надо жить и стараться радоваться жизни. Если свободный человек не умеет радоваться жизни, он сам в этом виноват.
Раздался тяжкий вздох Акмарал, сидящей на стоге сена напротив француза. Это был ответ на слова Блоквила.
— Нет в жизни счастья, одни лишь страдания.
И снова воцарилась тишина. Поскольку француз понимал состояние Акмарал, он тоже молчал. И поэтому он задал вопрос, который вроде бы никакого отношения к делу не имел:
— Ахмарал, сколько вам лет? Вообще-то у нас не принято спрашивать возраст женщины, но…
— Наверно, у каждого народа свои обычаи. Разве спрашивать у женщины о ее возрасте неприлично? Мне двадцать девять лет. А тебе сколько?
— Я родился в тысяча восемьсот тридцать третьем году в Нормандии.
— Выходит, ты на четыре года старше меня? — спросила Акмарал и сразу стало ясно, что она невнимательно слушала Блоквила.
Француз улыбнулся.
— Мне не тридцать три, Ахмарал. Я родился в тридцать третьем. А сейчас тысяча восемьсот шестьдесят первый год. Значит, мне двадцать восемь лет.
— Ой, так ты даже младше меня. Я тебя не поняла.
В темноте не было видно выражения лица Акмарал, но француз подумал, что она улыбнулась.
После выяснения возраста друг друга разговор опять оборвался. Блоквил, понимая, что ему все равно не уснуть, не хотел ухода Акмарал. Он посмотрел на звезды, заглядывающие через дверь сарая, и спросил:
— Видите звезды, Ахмарал? На небе у каждого должна быть своя звезда…
Слова, сказанные Блоквилом для поднятия настроения женщины, так и не вылились в разговор. Потому что Акмарал сказала:
— Моей звезды там нет!
— Обязательно должна быть, Ахмарал, и ваша звезда.
— Моей там нет. На небе не может быть звезды у человека, который несчастлив на земле.
“Почему она не заговаривает о главном? Или же сообщение Гулам бека всего лишь сплетни досужих кумушек? Вряд ли Ахмарал пришгла ко мне просто так”. Сам Блоквил не решался начать малоприятный разговор. Чтобы не сидеть молча в темноте, он искал тему для разговора. Наконец француз спросил:
— Ахмарал, вы замужем? — вопрос его прозвучал нелепо.
— Ты хочешь побольше узнать обо мне? — спросила Акмарал с улыбкой.
— Конечно, человеку всегда хочется поближе узнать того, к кому он относится с уважением.
Акмарал долго не отвечала. Француз не стал настаивать, если женщина сама не хочет. Он уже думал, о чем бы таком еще спросить, но тут Акмарал заговорила сама.
— В двенадцать лет я попала в руки гаджаров-разбойников, Жорж. В двенадцать лет ушла девочкой и в пятнадцать девственницей же и вернулась назад…
Блоквил невольно вспомнил “царское представление”, устроенное людьми Хамзы Мирзы с невесткой чабана в песках Сарахса.
— Неужели они не тронули вас и отпустили домой? — вырвалось у него.