Цикл "Пограничная трилогия"+Романы вне цикла. Компиляция. 1-5
Шрифт:
Откуда знаешь?
Так говорят. Не знаю.
Кто это так говорит?
Вон тот, Шипман. Он немного болтает по-ихнему.
Малец всмотрелся в того, о ком шла речь. Покачал головой и выстрелил сухим плевком.
Ребятня торчала на стенах целый день. Они пялились на узников, тыкали пальцами и что-то трещали. Ходили по парапету и старались помочиться на спавших в тени, но пленники были начеку. Некоторые придумали кидаться камнями, но потом малец подобрал в пыли булыжник размером с яйцо и сшиб одного ребятёнка — за стеной лишь глухо шмякнуло упавшее тело.
Ну ты чего натворил, а? сказал паренёк из Джорджии.
Малец посмотрел на него.
Сейчас заявятся сюда с плетьми и уж не знаю с чем.
Малец
Ничего не заявятся. И никаких плетёнок им не будет.
Никто так и не пришёл. Какая-то женщина принесла миски с фасолью и подгорелые лепёшки на блюде из необожжённой глины. Вид у неё был встревоженный, она улыбнулась им, вынула из-под шали тайком пронесённые сласти, а на самом дне мисок они обнаружили куски мяса с её собственного стола.
Спустя три дня их посадили на жалких маленьких мулов и, как и было предсказано, отправили в столичный город.
Ехали пять дней через пустыню и горы, минуя пыльные деревушки, где поглазеть на них высыпали все местные жители. Конвоиры, одетые кто во что горазд, в выцветших и потрёпанных нарядах, пленники — в лохмотьях. Каждому выдали по одеялу, и вечерами, сидя на корточках у костра в пустыне, почерневшие от солнца, тощие и закутанные в эти серапе, они выглядели последними пеонами, батраками Божиими. По-английски никто из солдат не говорил; приказания они отдавали хмыканьем или жестами. Вооружены были неважно и страшно боялись индейцев. Сворачивали самокрутки из кукурузных листьев и молча сидели у костра, прислушиваясь к звукам ночи. А когда заговаривали, разговор всегда шёл о ведьмах или другой какой нечисти похуже, а ещё старались различить во мраке голос или крик, какого у тварей земных не бывает. La gente dice que el coyote es un brujo. Muchas veces el brujo es un coyote.
Y los indios tambien. Muchas veces llaman corno los coyotes.
Y que es eso?
Nada.
Un tecolote. Nada mas.
Quizas.[51]
Когда они миновали горный проход и внизу показался город, сержант, командир отряда, остановил лошадей и что-то сказал ехавшему за ним солдату, а тот спешился, достал из седельной сумки сыромятные ремешки, подошёл к пленникам и жестом предложил скрестить запястья и выставить руки вперёд, показав, как это нужно сделать. Он связал им руки, и все снова тронулись в путь.
В город въезжали, как сквозь строй, между двумя рядами мусора. Их гнали, точно скот, по булыжным улицам, за их спинами звучали приветственные крики, а солдаты в ответ улыбались, как подобало, отвечали кивками на цветы и протягиваемые стаканчики, вели оборванных искателей удачи по главной площади, где плескалась вода в фонтане и на резных сиденьях из белого порфира отдыхали праздные гуляки, мимо губернаторского дворца, мимо собора, где на запылённых антаблементах и среди ниш на резном фасаде рядом с фигурами Христа и апостолов восседали стервятники, простиравшие свои тёмные одеяния в позах странной благожелательности, а вокруг, развешанные на верёвках, трепетали на ветру высушенные скальпы убитых индейцев, и длинные волосы их раскачивались понуро, словно волокна каких-то морских тварей, а высохшая кожа хлопала по камням.
Они ехали мимо стариков, тянувших морщинистые руки за подаянием у церковных дверей, мимо нищих калек в лохмотьях, с печальными глазами, мимо детей, что спали в тени без сновидений, а по лицам у них ползали мухи. Тёмные медяки в миске с грохочущей крышкой, высохшие глаза слепых. Писцы, устроившиеся на ступеньках со своими перьями, чернильницами и песочницами, стоны прокажённых, бродящих по улицам, облезлые собаки — кожа да кости, продавцы тамале,[52] старухи
Им велели слезть с мулов и повели через толпу пешком. Потом они спустились по старым каменным ступеням, шагнули через стёртый обмылок порожка и стальную калитку и оказались в холодном каменном подвале, где давно уже была тюрьма и где им предстояло занять место среди призраков заточённых здесь когда-то мучеников и патриотов, а затем калитка за ними с лязгом захлопнулась.
Когда глаза привыкли к темноте, стали различимы скорчившиеся вдоль стен фигуры. Кто-то ворочался на лежаках из сена, шурша, как потревоженные мыши в гнезде. Кто-то негромко похрапывал. Снаружи, с улицы, послышались грохот повозки и глухой топот копыт, а из кузницы в другой части подземелья через каменные стены доносился приглушённый звон молотков. Малец огляделся. На каменном полу в лужицах грязного жира тут и там валялись почерневшие кончики свечных фитилей, а со стен рядами свисали засохшие плевки. Несколько имён, нацарапанных там, куда падал свет. Он присел на корточки и потёр глаза. Какой-то человек в нижнем белье прошёл перед ним к параше посреди камеры, остановился и стал мочиться. Затем повернулся и подошёл к мальцу. Высокий, волосы до плеч. Он шёл, шаркая ногами по соломе, и остановился, глядя сверху вниз. Что, не узнаёшь?
Малец сплюнул, поднял голову и прищурился. Узнаю. Я твою шкуру и на дубильне узнал бы.
VI
На улицах — Меднозубый — Los hereticos[53] — Ветеран последней войны — Миер — Донифан — Захоронение липанов — Золотоискатели — Охотники за скальпами — Судья — Освобождение из тюрьмы — Et de ceo se mettent en le pays[54]
На рассвете все поднялись с сена, уселись на корточки и равнодушно уставились на вновь прибывших. Полуголые, те цыкали зубами, сопели, ворочались и почёсывались, как обезьяны. Скупой поток света обозначил в темноте высокое окошко, и раздались крики первого уличного торговца.
На завтрак дали холодного пиньоле, потом заковали в цепи, и под звон кандалов, распространяя вокруг жуткую вонь, все вышли на улицу. Надсмотрщик, золотозубый извращенец с арапником из сыромятной кожи, весь день гонял их по сточным канавам, заставляя на коленях собирать нечистоты. Под колёсами тележек торговцев, под ногами нищих, волоча за собой мешки с отходами. После полудня они уселись в тень стены, съели обед и стали наблюдать за двумя льнувшими друг к другу собаками.
Как тебе городская жизнь? спросил Тоудвайн.
По мне, пока что она и гроша ломаного не стоит.
А я всё жду, чтоб она меня очаровала, да вот не выходит никак.
Они исподтишка следили, как мимо идёт надсмотрщик: руки за спиной, фуражка сдвинута на один глаз. Малец сплюнул.
Я первым его высмотрел, сказал Тоудвайн.
Кого это?
Сам знаешь кого. Вон его, старину Меднозубого.
Малец посмотрел вслед фланирующей фигуре.
Больше всего переживаю, как бы с ним чего не случилось. Каждый день молю Господа присматривать за ним.