Циклоп в корсете

Калинина Дарья Александровна

– Зачем?

– У тебя что, есть отмычка?

– Нет, – растерялась я.

– Вот и у меня нет, как-то не сообразила, что она может нам пригодиться, а то захватила бы с собой. Правда, могли возникнуть проблемы на таможне, так что, может, хорошо, что не захватила.

– А зачем тебе отмычка? – терзаемая каким-то нехорошим предчувствием, спросила я.

– Ну ты даешь, а как нам иначе в номер к этому Филиппу попасть? – спросила Мариша. – Пока ребята будут его отвлекать, мы как раз и обыщем его.

– Но ключ… – проблеяла я.

– Господи, что за проблема! – возмутилась Мариша.

К

этому времени мы как раз подошли к стойке портье, сегодня его роль выполнял один из индейцев. Но нам даже не пришлось выкладывать заготовленную ложь, что его помощь срочно требуется Сите на кухне, так как самого портье за стойкой не было. Мариша нырнула под нее и, немного покопавшись в ящичке, который стоял на полу и в котором хранились старые и запасные ключи, достала второй ключ от шестого номера. Крепко зажав его в руке, она устремилась по коридору, а мне пришлось последовать за ней.

– Стой на стреме! – приказала она мне, когда наконец справилась с замком. – А в случае тревоги свисти.

Я хотела сказать, что у меня, к сожалению, нет с собой свистка, а без него у меня не получится высвистеть даже дохленькую трель, но не успела, так как Мариша распахнула дверь и исчезла за ней. Решив, что в случае чего буду петь что-нибудь патриотическое, я немного успокоилась. Из комнаты Филиппа доносились тихие шаги и сдавленные проклятия, когда что-нибудь падало.

Уже через десять минут я поняла, что обыскивать Мариша совершенно не умеет. У нее там постоянно что-то гремело и сыпалось. Я уже хотела идти ей на помощь, как вдруг в конце коридора показался Филипп. Я старательно сложила губы трубочкой и, не сводя глаз с приближающегося мужчины, начала свистеть, стараясь выглядеть при этом пособлазнительней. Увы, вместо залихватского свиста, от которого бы заложило уши, раздалось тихое шипение. Конечно, встревожить Маришу оно ни в коем разе не могло.

И тут я начала петь. Первое, что мне пришло на ум, был почему-то «Интернационал». Я как раз перешла к припеву, как из комнаты Филиппа выглянула Мариша и осведомилась у меня:

– Ты что, спятила?

Тут она увидела Филиппа, ойкнула и скрылась за дверью. Я приготовилась к каре, но Филипп словно бы и не заметил спрятавшейся Мариши, он с любопытством смотрел на меня, со страху принявшуюся теперь распевать «Марсельезу». Немного постояв рядом, он даже стал мне помогать, правда, по-французски. К тому моменту, когда из его номера вышла с двумя швабрами и ведром Мариша, мы с Филиппом уже распевали во весь голос «Калинку-малинку» и были очень довольны друг другом.

– Ну что? – спросила я у подруги, когда мы сбежали от Филиппа, который долго благодарил Маришу за наведенную у него в номере чистоту, приняв ее за горничную.

– Кое-что есть, – загадочно сказала подруга. – Не знаю, насколько это важно, но я нашла у него в номере плитку табака и женскую подвязку, очень похожую на те, которые мы видели в комнате у Милы.

– И что это нам дает?

– Не знаю, но, во всяком случае, приближает к разгадке того, как провела Мила свой последний вечер.

– Думаешь, с ним? – спросила я, кивая головой на окна комнаты Филиппа.

– А вот это мы у него вечером и выясним, – сказала Мариша.

– Как это? – наивно удивилась я.

– Ну, он же пригласил тебя вечером к себе.

– И

не думал, – отказалась я.

– Но вы так душевно распевали с ним, что это только так и можно воспринять, – сказала мне Мариша.

– У тебя довольно странный взгляд на отношения между людьми, – заявила я ей в ответ. – А жертвовать своей честью, чтобы выведывать у мужика в постели все подробности его отношений с Милой, я не хочу и не буду.

Наш спор прервало появление Кротова с Валерой. Парни выглядели довольно грустно.

– Он действительно француз, – сказал Кротов. – Мы видели его документы. Он сценарист в кино, главным образом пишет сценарии для фильмов ужасов. Сюда он приехал спокойно поработать, но очень доволен, что случилось убийство, так как это дало его мыслям необходимое направление. И теперь он чувствует, что напишет свою лучшую вещь. Милу он знать не знает, видел несколько раз в ресторане, в холле и в саду. Сам наркотики не употребляет, а предпочитает вино и женщин. В общем, настоящий француз.

– И как это он при своей любви к вину и женщинам не употребил Милу к белому вину? – съехидничала Мариша. – Думаю, что он врет насчет своих отношений с ней.

– Отстань ты от мужика, у него не было самого главного для того, чтобы убить Милу, – потребовал Валера.

– Чего?

– Мотива, – многозначительно подняв палец, сказал парень.

Кротов, который уже достаточно поработал оперативником, мог бы с легкостью опровергнуть его слова, сказав, что чаще всего убийства случаются без всякого мотива, а просто под пьяную лавочку, но не стал. Очень уж Филипп не был похож на алкоголика, но что-то странное в нем, безусловно, было.

– А мотивом могло послужить что угодно, – не сдавалась Мариша. – Например, ей очень его хотелось, она его уверила, что здорова, а потом, когда он переспал с Милой, она ему заявила, что у нее все-таки СПИД. Тогда он ее прикончил от злости или, может быть, если он добрый человек, чтобы долго не мучилась. Мне лично этот тип очень подозрителен, и мы нынче идем к нему в гости, чтобы поближе познакомиться.

Николай Валентинович вышел из дома, в котором жила мать Милы. Разговор был тяжелый. Бедная женщина сначала не хотела признаваться, что знает, будто бы ее дочь в Испании, а потом не хотела верить, что Мила мертва. Однако вместе с отпечатками пальцев Кротов прислал своему начальству и остальные бумаги по делу об убийстве русской девушки Светланы Ильиной.

– Какая Светлана! – возмутилась мать Милы Ирина Юрьевна. – Мою дочь зовут Мила. Что вы мне тут ерунду говорите.

Но ей пришлось присмиреть, когда майор достал фотографии, сделанные на месте преступления и присланные ему по факсу.

– Доченька! – ахнула Ирина Юрьевна. – Господи, да как же это? И почему вдруг Светлана? Ее же звали Милослава. Отец придумал…

И женщина залилась слезами.

– Ирина Юрьевна, – сказал майор, дождавшись, пока поток слез немного утих, – я искренне разделяю ваше горе. Но слезами вы Милу не вернете и нам помочь не сумеете. Ради дочери вы должны сейчас собраться и рассказать мне все-все, что вы знали про личную жизнь Милы. Постарайтесь припомнить всех ее мужчин, которые были у нее до замужества, и, возможно, тех, которые были и потом.