Циклоп

Олди Генри Лайон

Рядом, на зависть волкодавам, бодро семенила лохматая мелюзга.

На кострах, которые с утра развели слуги, булькали, благоухая похлебкой, закопченные котлы. Ароматы горячей еды и привлекли стаю: запахи барьер пропускал беспрепятственно. Собаки то и дело настораживались, замирали, нюхали воздух, склоняя лобастые головы — и, пересилив страх, двигались дальше. Наконец стая остановилась шагах в десяти от барьера. До слуха Циклопа долетел жалобный скулеж: страх и голод уравновесили друг друга, не позволяя псам ни отступить, ни двинуться дальше.

Собаки

сетовали на вселенскую несправедливость.

Время шло, и вожак решился. Здоровенный кобель — рыже-черный, с рваным ухом, весь в колтунах, с большим лишаем под левым глазом — отбросив страх, с места рванул вперед. По грудь провалился в снег, выбрался, вновь провалился. Позади ждала притихшая стая. Впереди, забыв о дрожи в коленях, о Вдове и Красотке, ждал Циклоп. Что сейчас произойдет? Он жаждал это увидеть, как толпа перед эшафотом жаждет увидеть взмах топора, фонтан крови и голову, катящуюся по помосту.

Качнулся дощатый занавес. В щели меж деревяшками возник, жадно принюхиваясь, собачий нос. Отчаянный, истошный визг взлетел к небесам — и оборвался. Черно-рыжее тело распластало по барьеру, словно шкуру, распяленную для просушки. Дощечки раздались в стороны, освобождая место, и между ними начали возникать новые деревяшки. Черные; рыжие… Минута, и все было кончено. В занавесе прибавилось дюжины две дощечек. А стая с диким воем неслась прочь, вспарывая снежную целину, увязая, проваливаясь, но ни на миг не останавливаясь. Казалось, за псами гонятся все демоны ада.

Циклоп поднялся на ноги.

Колени перестали дрожать, и он побрел к башне.

6.

— Уж солнце взошло над горами, уж высохла в поле роса…

Газаль-руз фальшивил. Детская песенка в его исполнении походила на разбойничью. Повторяя одну и ту же строку, Злой Газаль строгал ножиком упрямую деревяшку. Каменный дуб сопротивлялся стали, но маг был упрямее. Колышек, выходивший из-под серповидного лезвия, уже мог упокоить самого бойкого упыря. Но чародей и не думал останавливаться на достигнутом. Сейчас он покрывал колышек рунным узором. Человек, сведущий в магии, с первого взгляда определил бы, что Злой Газаль намерен делать дальше. Вырезав семь витков рунной оплетки, он за неделю до полнолуния вымочит колышек в настое чистотела, высушит в тени, в полдень вынося на солнце, а в полночь — под свет луны; вычернит руны экстрактом чернильных орешков, собранных в Духов День. После чего даже легкая царапина отправит в небытие хоть поднятую, хоть изначальную нежить, а некроманта лишит силы, по меньшей мере, на сутки.

— Уж солнце взошло над горами…

Проходивший мимо Талел Черный был более чем сведущ в магии. Злой Газаль почувствовал его внимание, но не подал виду.

— Ты мог бы заняться этим в своей башне, — бросил Талел.

— Мог бы, — согласился Газаль. — Но моя башня далеко.

— Ты, как я вижу, трудолюбив.

— Не люблю зря терять время.

— А если я скажу, что ты ведешь себя вызывающе? Идут

Дни Наследования, и это территория собрания конклава. А брат Газаль демонстративно готовит убийственные мортусы…

— А если бы я точил кинжал? Шлифовал рубин для огненного жезла? Ты стал излишне мнителен, брат Талел. Стареешь?

— В твоих действиях я вижу дурной намек, брат Газаль!

— Еще и зрение слабеет… Видишь то, чего нет?

Дав понять некроманту, что разговор окончен, Газаль возвысил голос:

— Уж солнце к полудню стремится, уж пот заливает глаза…

Тот, кому следовало, прекрасно его услышал.

— Увы, брат Газаль прав, — на сей раз Максимилиан явил себя миру обычным способом, откинув входной полог. — Полдень, конечно же. Боюсь, нам придется начинать без нашего брата Амброза.

Для второго заседания шатер магам не понадобился. Чародеи расположились на открытом воздухе, сотворив каждый себе — кресло, табурет, шелковую подушку. «Кисея глухоты» надежно отгородила конклав от внешнего мира. Нечего слугам, хлопочущим рядом, слышать лишнее.

— Итак, время истекло. Впрочем, у брата Амброза еще есть возможность принять участие в наследовании. Он — второй в очередности.

— Инес ди Сальваре не оставила завещания? — поинтересовался Осмунд Двойной. Рыже-седой маг прекрасно знал ответ, но порядок есть порядок.

— Никто не слышал о ее завещании.

— Поиск по ауральному оттиску покойной ничего не дал.

— Посему считаем, что завещания нет! — возгласил Тобиас Иноходец.

Он азартно потер руки в предвкушении. Одноногий маг не зря наведывался в башню, успев положить глаз на пару любопытных вещиц — и теперь весь кипел в ожидании начала торгов. Наследнички, Бел их забери! Вот у кого губа не дура. Небось, разберут все самое ценное. Тобиас украдкой покосился на Симона. Хорошо, что Амброз запропастился. Меньше наследников — больше шансов, что тебе достанется славный куш.

Мнение Иноходца разделяло большинство присутствующих. Но они лучше умели скрывать свои чувства.

— Если кто-то желает заявить о завещании, пусть скажет сейчас, или замолчит навеки, — словно издеваясь над братьями, Максимилиан Древний говорил торжественно и медленно, едва ли не нараспев.

В мертвой тишине маги выждали положенную минуту. Когда она истекла, кое-кто выдохнул с облегчением. Объявись завещание — прахом пошли бы все надежды разжиться полезными безделушками из имущества покойной!

— Начинаем наследование по очередности. Первым наследует учитель покойной, если он жив и присутствует среди нас. Симон Остихарос, учитель Инес ди Сальваре, жив и присутствует. Желает ли кто-нибудь оспорить его первенство?

— Желает!

«Кисея глухоты» не пропускала звуки в одну сторону: изнутри наружу. Не было ничего странного в том, что чародеи услышали голос, долетевший издалека. Удивительно было другое: как говоривший ухитрился расслышать вопрос Древнего?

— Предстань перед конклавом и предъяви свои претензии.