Циклоп
Шрифт:
— Иди, — велел он. — И поторопись!
Визгливо хихикая, старуха устремилась прочь, к утонувшим во мраке предместьям Тер-Тесета. Едва она пересекла границу «волдыря», как болотное свечение угасло, и метель с лихим посвистом ворвалась на территорию лагеря.
5.
Снег предательски скрипел под сапогами.
Себастьян Дорн шел один. Ему, природному трусу, до сих пор не верилось: по ночным улицам — один, мимо трущоб окраины — один, вдоль кладбищенской ограды, блестящей от инея — один, как перст. Сперва Дорн хотел взять охрану,
Месяц качался на черных волнах. Длинная тень Дорна бежала впереди хозяина. Карабкалась на стены зданий, цеплялась за балконы. Меч тень превратила в хвост. Быстрей, шептал Дорну темный бес. Быстрей, пока решимость не увяла. Вон, впереди пряничный домик. Красный кирпич, вставки из белого тесовика; треугольник фронтона над окнами. Вот дверной молоток. Стучи; ну, стучи же!
Звук ударов спугнул кота, дремлющего меж прутьями ограды. Советнику долго не открывали. Он ждал, переминаясь с ноги на ногу; начинал стучать снова. Наконец лязгнул засов. Створка отодвинулась, сверкнула провисшая цепь; в щель глянул налитый кровью глаз.
— Какого ляда… — прохрипел Вазак.
И умолк: узнал советника.
— Холодно, — сказал Дорн. — Пусти погреться.
Некромант размышлял. Тон, предложенный советником, намекал на важность беседы. Вазак не был ранее представлен Дорну; Дорн никогда не обращался к Вазаку по магической части. Если королевский советник является к королевскому магу — и вот так, запросто, как с давним приятелем…
— Не боишься? — спросил Вазак.
— Боюсь, — честно ответил советник. — Очень. Давай бояться вместе?
— Мне-то чего бояться?
— Ты меня впусти. Я и расскажу: чего…
— Ну, входи…
Дверь закрылась; брякнула цепь, и Вазак распахнул створки пошире. Дорн обождал, пока колдун подвинется, освобождая дорогу, и вошел в крошечный холл. Чистота, невероятная в доме некроманта, который Дорн представлял вонючей берлогой, поразила советника. Он ждал сушеных жаб и маринованной требухи, а тут и пылинка бы сесть постеснялась.
— Мне бы разуться, — с робостью сказал Дорн.
Вазак пожал плечами: дескать, я не против. Маг был в ночной сорочке — короткой, до колен — поверх которой он набросил застиранный халат. Голову Вазака украшал бязевый колпак с кисточкой.
— Годы, — объяснил Дорн. — Сам не справлюсь.
— Слуг не держу, — буркнул Вазак. — Садись…
Дорн сел на дубовый табурет, вытянул ноги — и Вазак Изнанка, ученик Талела Черного, начал стаскивать с советника грязные, задубевшие на морозе сапоги. Толстяк пыхтел, встав на колени, по лицу его градом катился пот. Дорн смотрел на некроманта сверху вниз и думал, что беседа может получиться легче, чем он ожидал, или не получиться вовсе. Когда сапоги разместились
— Вина? — спросил Вазак.
Кивнув, Дорн с облегчением плюхнулся в кресло. Кабинет, по счастью, располагался на первом этаже. Похода в подземелья Дорн бы не пережил. Накатила слабость; страх, испытанный во время ночной прогулки, дал о себе знать. Не время, подумал советник. Слабые умирают первыми.
Огни свечей двоились в глазах.
— Кажется, еще осталось… Подогреть?
— И пряностей. Хочу взбодриться, — Дорну вспомнился визит лекаря. — Корица, гвоздика, розмарин. И чуточку душистого перца.
Вазак смотрел на него со странным выражением лица.
— Корица есть, — некромант говорил с Дорном, как со слабоумным ребенком. — Две палочки. Остального нет. У королевского мага большое жалованье?
Дорн кивнул.
— Вот казна раскошелится, тогда и придешь за розмарином. А пока…
Не договорив, маг вышел прочь. Дорн скучал, разглядывая стол на гнутых ножках, шкафчик у окна и кушетку в углу, застеленную клетчатым покрывалом. Больше в кабинете ничего не было. Чистота и бедность. Чувствовалось, что в услугах Вазака нуждаются редко, и платят скупой мерой.
Дорн не знал, хорошо это или плохо для его замысла.
Вернулся Вазак с котелком, кувшином вина, корицей и мешочком древесного угля. В шкафчике нашлась жаровня и пара оловянных кубков. Дорн втайне ждал чудес, но маг воспользовался огнивом и пригоршней щепок. И гость, и хозяин молчали: Вазак хлебосольничал, Дорн готовился к разговору. Когда угли раскалились, подернувшись сизым пеплом, а вино в котелке готово было вскипеть, Вазак бросил в напиток палочку корицы, голыми руками снял котелок с жаровни, опустил на подставку из можжевельника — и с вопросом уставился на советника.
— Колдовство, — сказал Дорн. — Я опишу внешние признаки, а ты ответишь мне, есть ли такое колдовство. Предположим, человек тяжело ранен. Лекари говорят, что он останется калекой. И вдруг человек выздоравливает. Никаких последствий, отметин, шрамов. Кажется, что раны никогда не было. Сам человек не помнит о ней. Он забыл все; он полагает, что случай, приведший к ранению — выдумка окружающих. Спустя несколько дней человек простужается. У него болит горло, его донимает жар. И вдруг — выздоровление. Болезни как не бывало. Правда, и памяти — тоже. Человек вновь забывает все, что было после первого ранения. Есть ли такое колдовство?
— Это не выздоровление, — после долгой паузы бросил Вазак. — Это возвращение. Судя по твоим словам, любая опасность, грозящая телу, возвращает человека назад, в тот миг, когда он был здоров. Возвращает телом, рассудком и душой. Возможно, это бессмертие. Хотя, если сжечь тело дотла…
Брови Дорна взлетели на лоб:
— Сжечь? К чему нам злоумышлять против своего короля?!
Кусая губы, Вазак стал разливать вино по кубкам. Лоб толстяка превратился во вспаханное поле: складки, морщины. Вазак лихорадочно размышлял над услышанным. Он поверил советнику, поверил сразу и безоговорочно.