Циклоп
Шрифт:
Объявление о смерти Фернандеса Великолепного и восшествии на трон Ринальдо Заступника, врага мерзких изменников, Вульм благополучно проспал.
Вскоре маги покинули гостиницу, и Вульм увязался следом. Гостиница стояла на окраине, изменников в квартале жило — раз, два, и обчелся. Девятый вал резни сюда не докатился, кипя багровой пеной в иных местах. Маги шли, беспокойно оглядываясь по сторонам. Циклоп что-то говорил Симону, Симон кивал. Вдали над крышами поднимались столбы дыма — густые, аспидно-черные на фоне бледного зимнего неба. Там горели дома. Мимо, торопясь, время от времени бежали какие-то люди. Мародеры, оценил Вульм. Тащат,
— Эй, чего встали?
— Проваливайте!
— Сами ублюдка добейте! Разрешаем!
Уходите, одними губами шепнул Вульм. Ну, мальчишка. Ну, убьют. Одним изменником больше, одним меньше. Ваше-то какое дело?
— Защитнички!
— Песок сыплется!
— Валите, пока мы добрые!
От Симона пахнуло жаром. Маг врос в мостовую, окаменел без движения. Не уйдет, уверился Вульм. Вот ведь старый дурак… Он и тогда, двадцать лет назад, остался в подземельях, а я ушел. Я и сейчас уйду. Симон сожжет буянов, и мы пойдем дальше. Что ему грозит? Вызовут на королевский суд, оправдается… Мальчишка у ног Циклопа поднял голову. В мокрых от слез глазах изменника плескалась надежда. Наверное, у Мари были такие же глаза. Красавец Теодор Распен изгалялся над жертвой, а девочка ждала: вот сейчас вернется отец. Сильный отец. Справедливый отец. Отец-Защитник. Мари ждала, и надежда таяла.
Пока не растаяла до конца.
Вульм вышел из-за угла. Нет, годы никуда не делись. Да и Симону Пламенному вряд ли нужна помощь. Возраст помутил твой рассудок, Вульм из Сегентарры. Ты делаешь глупости, жалкий, сентиментальный старик, а значит, долго не проживешь.
Он встал рядом с магами — и взялся за Свиное Шило.
Глава четвертая
Я — твое чудовище
1.
Камни бьют в стену. Камни бьют в тело.
Каждое попадание — изменение.
Корчась под ударами, истекая кровью, Танни радуется. Он знает: калеча плоть, камни делают ему подарок за подарком. Превращают в иное, могучее существо. Грузчик? Воин! Он встанет с мостовой, и встанет в гневе и ярости. С хищным мечом в руке. С багровым глазом во лбу. С огнем, накинутым на плечи, словно плащ. Три старца, явившись из зимней стужи — не в смертной ли судороге разума? — соединят усилия, превратятся в одного беспощадного убийцу, и звать мстителя будут Танни. Какая-то заноза кроется в этой прекрасной будущности, мешая поверить до конца. Саднит, отравляет душу сомнением. Танни — воин! — вырывает занозу с корнем. Он отомстит за отца! Он отомстит за Эльзу.
Он…
Тепло. Жарко.
Что-то давит на лоб. Нет, не ладонь сивиллы.
Отец!
…Эльза!
Страх упал с небес, вцепился когтями, окутал душными крыльями. До одури, до смертного озноба Танни боялся открыть глаза. Всего лишь миг назад он лежал на обледенелом булыжнике, под градом камней, и ничего не боялся, мечтая о мести. И вот — лежит на мягком, в тепле, задыхаясь от дурных предчувствий. Тряпье, подумал он. Бросили на пол, как для собаки. Или расщедрились на топчан? Лоб холодила
— Хитрец. Это хорошо.
— Почему?
— Хитрецы живучи…
— Ну, не знаю.
— Хватит притворяться, парень. Посмотри на меня.
Веки дрогнули. Зрячий глаз слезился, мешая как следует разглядеть человека, раскусившего нехитрый обман. Танни моргнул, слезы потекли на щеку. Над ним склонился старик — тот, у кого лицо из разных половинок. Значит, троица — не бред помраченного рассудка. А мерцающий карбункул во лбу старика? Лоб незнакомца вновь скрывала кожаная повязка. Танни с ужасом представил, как она чернеет, обугливаясь, открывая камень-пожар, вросший в кость и мозг.
— Вы…
— Я. Что ты хочешь сказать еще?
— Вы меня спасли?
Осколок переднего зуба оцарапал язык.
— Спас, — кивнул старик без особой приветливости.
— Я…
— Ты мне благодарен. Верю. Ты мне благодарен так, что у тебя нет слов. И в это верю. Урок первый: не спеши благодарить, даже если тебя удержали на краю пропасти. Иногда пропасть — спасение, а спасение — кошмар. Как тебя зовут?
— Танни… Натан.
До сих пор все звали его Танни. Но он больше не ребенок. Отец погиб, теперь Натан — старший мужчина в семье. Пусть старик зовет его полным именем. Даже если старик — сумасшедший.
— Сесть сможешь?
Вместо ответа Танни — нет, отныне и навсегда Натан — сел. Тело откликнулось многоголосьем боли. Комната завертелась колесом. У окна в кресле, свесив подбородок на грудь, дремал второй старик — высоченный, лысый, древнее руин. Единственный, кто остался недвижен, как гвоздь, вокруг которого вертится мир. Это он сомневался в живучести хитрецов — и, должно быть, имел на то веские основания.
— Голова кружится?
Старик с повязкой на лбу видел мальчика насквозь.
— Все, уже прошло.
— Врешь. Значит, соображаешь. Я прав?
— Наверно…
— Соображай, парень. От этого зависит твоя жизнь.
— Я понял, — Натан проглотил комок в горле. — Я понял, господин.
— Зови меня Циклопом.
— Хорошо, господин Циклоп. Вы маг?
— Нет, — придвинув табурет, Циклоп сел напротив. — Теперь спроси, добрый ли я человек? И я снова отвечу: нет. Я тебя спас не по доброте душевной. Заруби себе это на носу, хитрец Натан. Ты мне нужен. Вслушайся в мои слова. В них звучит все добро нашего славного мира: «Ты мне нужен!» Большего я тебе предложить не смогу.
— Зачем я вам нужен, господин Циклоп?
В жарко натопленной комнате Натану сделалось зябко. Он едва совладал с дрожью. Руки старика лежали на бедрах, и были вовсе не старыми. Гладкая, упругая кожа; сильные пальцы музыканта. Эти руки скорее принадлежали мужчине средних лет. В сравнении с морщинистым, странноватым лицом… Словно подслушав чужие мысли, Циклоп сцепил пальцы обеих рук на колене.
— Боюсь, ты последний из изменников Тер-Тесета.
— Последний?!
— Если спасся еще кто-то, он сейчас за сто лиг отсюда. Забился в такую нору, что и днем с огнем не отыщешь. А ты — вот он. Хоть режь тебя, хоть с кашей ешь.