Циклоп
Шрифт:
Запекшиеся губы мага дрогнули:
— Поторопись. Я едва пережил эту ночь.
— Да, Симон. Сейчас принесут все, что нужно…
«Эта ночь, — подумал Циклоп. — Бедняга утратил счет часам…» Он не стал говорить старцу, сколько времени прошло на самом деле. Просто вспомнил, как они в темноте ввалились в башню, мальчишка сгрузил Симона на одеяло, брошенное в спешке на пол кабинета, и без сил рухнул в углу… С того момента минули ночь, день и еще одна ночь. Все это время Циклоп безбожно проспал. Пил сон, как пьет воду умирающий от жажды; заново собирался с силами после Янтарного грота. Знал: силы ему понадобятся.
Все,
— Вульм! Натан! Идите сюда…
Симон молча наблюдал, как вокруг него кипит работа. Он видел это не в первый раз — и всякий раз удивлялся. Хотя, казалось бы, за свой долгий век должен был обрести бесстрастие. С точки зрения мага, действия Циклопа являли собой идеал бессмыслицы. Разве что раньше Циклопу приходилось все делать самому, а теперь у него появились помощники, которыми сын Черной Вдовы командовал без церемоний. Под его руководством Вульм и Натан муравьями сновали по башне, волоча в кабинет барахло со всех этажей. Сам Циклоп тоже без дела не сидел: расставлял принесенное в одному ему ведомом порядке. Статуэтку Иштар Крылатой, высеченную из снежно-белого йоханамейтского мрамора — на каминную полку. По центру? Циклоп отстранился, склонил голову набок, оценивая, и сдвинул Иштар на два пальца левее. Рядом на полке воздвиглись: всадник, припавший к шее коня (норхольмский обсидиан), миниатюрный обелиск (темно-зеленый, с золотыми искорками, авантюрин), кристалл горного хрусталя на серебряной подставке…
Если бы только полка!
Кабинет заполонили: бюст неизвестного героя (мрамор, полировка), две вазы (нефрит), друза кристаллов кварца, бесформенный обломок (кроваво-ржавый гематит), жадеитовая ступка без пестика, гладкий шар величиной с голову младенца, вырезанный из цельного куска малахита… Не удовлетворившись этим набором безумца, Циклоп ухватил Натана за шкирку и потащил на улицу. Вскоре парень, кряхтя от натуги и топая так, что пол с жалобным скрипом прогибался, ввалился в кабинет с гранитной глыбой на плече. Циклоп веником обмахнул с глыбы снег — и велел пристроить каменюку в ногах больного. Долго ворчал, требуя от изменника передвинуть гранит левее, правее; наконец остался доволен — и велел Вульму протереть глыбу мокрой тряпкой. А сам занялся развешиванием на стенах ожерелий, кулонов, браслетов…
— Чуть не забыл!
Сгинув минут на пять, Циклоп вернулся с дюжиной музыкальных кристаллов, жезлом-управителем и перстнем старинной работы. Вязь рун по черненому серебру, розетка о шести лепестках-ячейках. В каждой — по розовой жемчужине, и в центре — голубой опал. Перстень единственный обладал магической силой. Симон сразу ощутил, что музыка и жезл — пустячное баловство, а от перстня исходят нешуточные эманации.
— Жалко, — вздохнул Циклоп, словно извиняясь. Перстень он пристроил на кипарисовую подставку в головах старца. — Другого опала не нашлось. Осмунд меня сожрет. Это его перстень… Ты как? Еще капельку, а?
— Хорошо, что правая, — просипел Симон.
— Хорошо, — кивнул Циклоп.
— Цепи не забудь.
— Жди. Я скоро…
Вульм в дверях посторонился, и спросил уже на лестнице:
— Чем правая рука лучше левой?
— Была б левая, — разъяснил Циклоп, — камень быстрее добрался бы до сердца.
— Тогда — смерть?
— Хуже.
Вульм замолчал так, что это само по себе было вопросом.
— Пошли, — кивнул Циклоп. — На кухне поговорим. А ты, — махнул он юному изменнику,
Парень засопел от разочарования, но ослушаться не посмел.
Вода в котелке булькала от ярости. Норовила выплеснуться, обварить руки. Ловко увернувшись от брызг, Циклоп бросил в кипяток горсть темно-бурых горошин. Обождал, пока горошины треснут, раскроются сердечками, и установил посудину на кованый треножник — остывать. Вульм потянул носом:
— Каффа?
— Будешь?
Вульм скривился:
— Гадость. Хуже смерти. Что еще, по-твоему, хуже смерти?
Складывалось впечатление, что ответ хорошо известен Вульму из Сегентарры, причем по собственному опыту.
— Утрата себя, — равнодушно ответил Циклоп.
— А это разве не смерть?
— Нет.
— Вы, маги, любите морочить голову…
— Я не маг. Не веришь? Твое дело. Как-нибудь на досуге расспроси Симона, и он объяснит тебе, почему я не маг. Молчи! Скажи только: «Спрошу, если выживет!», и я убью тебя этим котелком. Несмотря на все твои кинжалы…
Взяв котелок за дужку, Циклоп выразительно посмотрел на собеседника. Вульм ждал, что сейчас ему подарят новую, чугунную шапку, но Циклоп драться не стал. Понюхал каффу, хмыкнул и разлил густую жижу в оловянные кружки. Пригубил первым, обжегся, с шипением выдохнул сквозь зубы:
— Ш-шебуб… Камень в Симоне — это Шебуб. Демон.
— Допустим, — Вульм взял вторую кружку.
— Не удивлюсь, если где-то, — палец Циклопа указал на каффу, оставшуюся в котелке, словно напиток воплощал глубины преисподней, — бродит несчастный, умирающий Шебуб, часть которого — Симон Пламенный. Или не бродит, если ему не встретился второй, адский Циклоп. Шутка ли, двадцать лет! Может, сдох Шебуб, и жив лишь той частью, что в Симоне…
Он замолчал. Занялся каффой: нюхал, прихлебывал, вздыхал. Жилы на лбу вспухли, потемнели. У висков они сделались и вовсе черными. Казалось, горячая каффа течет по ним прямо в мозг. Глядя на Циклопа, Вульм с трудом гнал прочь видение, достойное умалишенного. Ад, мрак кромешный, и во тьме стонет исчадье Сатт-Шеола, кошмар по имени Шебуб, бессилен справиться с огнем, которым сделалась одна из четырех его лап. Стонет, корчится, проклинает миг, когда битва связала его общей пуповиной с Симоном Пламенным…
— Ты любишь музыку? — внезапно спросил Циклоп.
— Нет.
— Инес любила. У нас месяцами жили какие-то музыканты. Я различал их не по именам, а по инструментам. Арфа, гобой, виола. Демоны, говорил я. Они превратили башню в филиал геенны. Если есть ад, то он таков: ни минуты тишины. Инес смеялась. Демоны, соглашалась она. И прибавляла: демоны — музыка Ушедших.
Вульм промолчал. Взгляд его был красноречивее любых слов. «Здесь кое-кто свихнулся, — криком кричал этот взгляд. — И это не я.»
— Понимаю, звучит дико, — Циклоп рассмеялся. Лицо его пошло пятнами, словно Творец решил покончить с миром, а начать решил с окрестностей Шаннурана. — Инес много лет изучала наследие Ушедших. Куда дольше, чем я ее знал. «Что есть музыка? — спрашивала она меня. — Звук, организованный во времени. Разной высоты, в разных сочетаниях. Гармония, ритм, мелодия. А мы плачем и пляшем. Радуемся и грустим. Нас охватывает неистовство, нам хочется спать… Ты в силах представить музыку без звука?» Нет, отвечал я. Она смеялась…