Циклоп

Олди Генри Лайон

Каша лежала в брюхе грудой влажной земли. От лука горело во рту. Вульм набрал в кружку воды, сделал глоток — и, закашлявшись, выплюнул все обратно, едва в кухню влетел шустрый воробей. Магическая преграда, с легкостью препятствующая зимнему ветру, не стала помехой для птицы. Сделав пару кругов под потолком, воробей сел на стол, прямо на луковую шелуху. Склевал горку хлебных крошек, сверкнул на Вульма черной бусиной глаза.

— Свободен, — сказал воробей мужским, низким голосом. — Я больше не нуждаюсь в твоих услугах. Деньги оставь себе. И вот еще…

Он встопорщил перья, хлопнул крыльями.

— Уходи из башни, волк. А лучше, из города…

— Это угроза? — спросил Вульм.

— Это добрый совет.

Подпрыгнув, воробей рассыпался щепотью заячьего меха.

Ладонью

Вульм сгреб все в помойное ведро — крошки, шелуху, останки воробья. Надо уходить, подумал он. Что я здесь забыл? Припоздаешь, и заставят дворцы штурмовать… Отвечая его мыслям, сверху раздался дикий крик Циклопа. Так вопят, если в ляжку вцепился бешеный пес. Проклиная свою дурость, Вульм кинулся прочь из кухни. Бегом, по ступеням, забыв про больную ногу, крепко сжав в кулаке тесак для разделки мяса — вихрем он одолел лестницу и ворвался в спальню к Циклопу. Сердце колотилось так, словно хотело проломить клетку ребер. В колено забили ржавый гвоздь. Доведись Вульму с кем-то драться, проще было бы зарезаться самому. По счастью, никого, кроме Циклопа, в спальне не обнаружилось. В ночной рубахе до пят, дрожа всем телом, сын Черной Вдовы стоял у кровати на коленях. В левой руке он держал зажженную свечу, а правой тянулся к массивному перстню, валявшемуся перед ним на полу. Едва пальцы Циклопа подбирались к перстню ближе, чем на пядь, воздух начинал слабо искрить. Похоже, минуту назад перстень шарахнул Циклопа молнией, когда тот надумал взять украшение.

— Он!.. он ударил меня…

— Чей это перстень? — спросили за спиной Вульма.

— Газаль-руза…

Отстранив Вульма, в спальню вошел Симон Остихарос. Старец был голым, если не считать полотенца, обернутого вокруг чресел. Колодезным журавлем маг воздвигся над перстнем, изучая опасную драгоценность.

— Я… — бормотал Циклоп. — Я хотел…

— Ничего не трогай, — предупредил старец.

— Я…

— Я имею в виду магические предметы. Остальное можешь брать без помех. Вульм, предупреди Натана. К вам это тоже относится.

— Что происходит? — прохрипел Циклоп.

Симон пожал плечами:

— Дни Наследования.

— Что?!

— Амброз объявил Дни Наследования. Простое имущество Инес безопасно. Зато все прочее имущество… Оно должно оставаться на своих местах, пока не выяснятся новые хозяева. Перстень Газаль-руза — ты брал его в настройку от лица Красотки?

— Да…

— Никто, кроме Газаля, теперь не сумеет взять его.

— Даже ты?

— Я, пожалуй, смог бы. Но тогда Злой Газаль сразу узнал бы, что Симон Пламенный вздумал его обокрасть. Зачем мне эта забота?

Циклоп с трудом поднялся на ноги. С опаской потрогал камень у себя во лбу. Нет, Око Митры не искрило, и молниями не швырялось.

— Полагаю, — заметил Симон, вытирая ладонью мокрую от пота лысину, — ты можешь трогать его без боязни. Вы слишком давно срослись. Это нам не следует рисковать. Видишь?

Старец потянулся к голове Циклопа — и отдернул руку, когда в «третьем глазе» зажглись кровавые огоньки, а сам Циклоп, застонав от боли, сжал ладонями виски.

— Это чудовищно! — вскрикнул сын Черной Вдовы.

И со вздохом поправился:

— Нет, неправда. Чудовища всегда были добры ко мне.

Эпилог

Ветхое рядно туч зияло прорехами. Сквозь одну, похожую на отпечаток детской ладони, сияла луна — мертвое солнце ночи. В других перемигивались звезды, колючие, как шипы терновника. Казалось, боги решили укрыть от людей россыпи запретных сокровищ, да так и не нашли хорошей, целой мешковины — набросили, что попалось под руку. Золоченый лик луны блистал холодно и ясно, пробуждая в сердце безотчетную тоску. От смутных предчувствий по земле, укрытой пуховым одеялом, волнами пробегал озноб, жуткий и сладкий. Башня покойной Инес ди Сальваре гномоном-исполином высилась средь заснеженных полей. Черная, противоестественно длинная тень от нее ползла по искрящейся целине, приближаясь к загадочной отметке, укрытой от глаз под зимним саваном. Онемев, притихли в страхе дома предместий. Ни

огонька в окнах; не скрипнет снег под ногой припозднившегося гуляки, не взбрехнет спросонья хозяйский пес. Безмолвствовала темная громада Тер-Тесета, уповая на крепость стен и бдительность стражи. Караульщики — и те не осмеливались перекликиваться, опасаясь нарушить тишину, что объяла тварный мир.

Полнолуние.

Время оборотней и призраков.

Час духов бездны — и вечно голодных упырей.

Задвинь до отказа крепкий засов, привесь на дверь венок-оберег из омелы и остролиста, проверь щеколды на окнах. Да не забудь перед сном вознести от всего сердца молитву Митре! Не сунешься сдуру на улицу — глядишь, и пройдет беда стороной…

Надсадный скрип петель был подобен ржавому грому. Темная фигура, возникнув в дверях, заставила отшатнуться саму ночь. Луна спустилась пониже, торопясь увидеть смельчака, отважившегося покинуть надежное укрытие. Выйдя из тени башни, Циклоп угрюмо воззрился в небо — и смотрел до тех пор, пока луна, смутившись, не накинула вуаль облачной дымки.

— Вернись! — пробормотал Циклоп. — Посвети мне…

Луна задумалась. Медля сбросить вуаль, она в то же время не спешила целиком скрыться за облаками. Вокруг желтого диска разрастался призрачный, мерцающий ореол. Вздохнув, Циклоп вскинул на плечо заступ и двинулся в обход башни. Через десять шагов расчищенный участок закончился, и он выше колена провалился в снег, с хрустом проломив твердую корку наста. Шепча проклятия, Циклоп продолжил путь, оставляя за собой в сугробах, наметенных ветром, глубокую борозду. Вскоре он добрался до дворика, обрамленного створками «раковины». Белая от мороза нимфа больше обычного походила на надгробье. Памятник с кувшином в руке, из которого вытекли, застыв ломкими сосульками, последние капли жизни. Резной палисад вокруг цветника, спящего до весны — кладбищенская оградка. А вот и могильный холм. Тень от стены разрезала его надвое. Девственная белизна, серебром блестевшая в лунном свете — и угольная чернота.

Жизнь не бывает черно-белой, подумал Циклоп.

Только смерть.

Он постоял, собираясь — с силами? с духом? — и направился к холмику. Присел на корточки, отложив в сторону заступ; попытался руками в грубых рукавицах очистить холм от снега. Дело шло туго: наст, на диво толстый и крепкий в этом месте, сопротивлялся до последнего. Когда же Циклоп наконец пробил упрямую корку, рыхлый снег, прятавшийся под ней, сразу набился ему в рукавицы. Щербатый край наста расцарапал оголившиеся запястья; на снег упали темные, дымящиеся капли крови. Циклоп замер. Ему померещился стон, донесшийся из-под земли. Кровь на могиле… Кровавая жертва? Не совершил ли он невольно какой-нибудь ужасный ритуал? Сейчас мертвая Инес восстанет… Он обругал себя за детские страхи. В некромантии нет места случаю, говорила Красотка. Иначе мертвецы уже толпами бродили бы по земле. На всякий случай Циклоп прислушался. Стон повторился: ветер? эхо волчьего воя? В любом случае, звук прилетел издалека. Земля безмолвствовала. Красотка покоилась в своей могиле, и не подавала признаков жизни.

По крайней мере, пока.

Языком, по-собачьи, Циклоп зализал царапины на запястьях. Поднявшись на ноги, взялся за заступ. Вскрыв хрусткий «панцирь», он за пять минут расчистил холм. Из-под савана проступила черная, смерзшаяся земля. Циклоп с размаху ударил по ней заступом. Втайне он ждал, что сейчас из могилы раздастся крик боли. Но в ответ земля лишь зазвенела, как камень, и не поддалась.

Циклоп бил, не переставая. Пот градом катился по его лицу. Из-под заступа летели мерзлые комья. Эхо ударов плясало вокруг. Земля противилась, не желая упускать добычу. Шагов за спиной Циклоп не услышал. Лишь когда на могилу упала корявая, бесформенная тень, он обернулся. У фонтана, переминаясь с ноги на ногу, стоял Натан. Огромный, сутулый, в мешковатых штанах, в кожухе на голое тело, парень смотрел на мрачный холм, расцарапанный сталью заступа. Хмурился, сопел, шумно извергая из ноздрей сизый пар. Потом, не говоря ни слова, развернулся и ушел обратно в башню. Циклоп продолжил долбить землю. Вскоре за спиной его заскрипел снег, и Натан, принеся из кладовки лом, включился в работу.