Циклопы. Тетралогия
Шрифт:
Сизый недовольно признал справедливость за Гмырей. Повернулся к луговине, через которую, едва услышал выстрел двустволки, побежал Примак.
– Кореша! Братаны!
– запыхавшись, забубнил примчавшийся Примак.
– А до меня ведь только что дошло! В подвале у Фаины вместе со мной второй парень сидел! Тот самый, что вместе с мужиком к Глафире пришел! Типа, от Мишани!
Старатели собрались вокруг задыхающегося от бега и возбуждения приятеля. Тот быстро и кратко рассказал, как было дело. Описал странного драчливого паренька.
– Махается,
– довольный вниманием корешей, докладывал Примак.
– Файкины его забздели так, что и в подвал боялись сунуться!
– Махается, говоришь?
– задумчиво покусывая травинку, пробормотал Сизый.
– Забздели?
– Ну! Файка сама его боялась!
Не попадая под радостное возбуждение Примака, Сизый и Гмыря мрачно переглянулись. Малой добавил им тревоги:
– Я ж говорил. За нами шли. Не лохи, мужики конкретные, это точно.
– Ну вот и - дошли, - поглядывая на тело ротвейлера, хмуро произнес Сизый.
Гмыря взял мертвую собаку за задние лапы и поволок тело к груде валежника, откуда недавно извлек рюкзак. На ходу гнусно хмыкнул:
– Сюрпризец будет. Полезут за поклажей, найдут п о д а р о к.
– Полезут, - согласился Сизый.
– За "калашом" и телефоном - вернутся обязательно. Если, конечно, от Фаины н о р м а л ь н ы м и вывернутся...
– Будем ждать?
– плечи Малого начало слегка потряхивать на нервяке. Он с детства слушал сказки о Фаине и знал: раз старуха сказала, что чужаки могли их завалить в тайге, то так оно и было бы, не упреди их бабка. На этот раз старатели-убийцы наткнулись не на вчерашних студентов геологов, а на достойных противников. Если уж Файкины выкормыши боялись за безоружным мальчишкой в собственный подвал лезть, то дело будет не шутейным. Конкретное месилово им предстоит.
– Малой, вставь в свой заглючивший телефон мою симку, звони нашим, харе им на похоронах бухать. Пусть выезжают в ночь. П о з а б а в и м с я маленько. Пошутим. Ты помнишь, где Валера боезапас хранит?
– Ну, - кивнул младший брат.
– На сеновале.
– Метнись до сеновала за лимонкой и динамитом. Ты, Гмыря, над "подарочком" растяжку смастеришь. Замесим, кореша, заколбасим кровавый фарш из собачатины и человечины.
* * *
Солнце давно спряталось. Над кронами стояла полная луна. Арсения одолевала кровососущая летающая мелочь, радовало лишь одно: порезанные, поколотые ступни давно потеряли от холода чувствительность. Тревожило другое: Миранда не могла скрыть от носителя нарастающее беспокойство. Арсению казалось, что наставница уже жалела, что так безропотно дала себя сковать.
Миранда опытно поглядывала на расположение мужчин с винтовками, примеривалась, и если бы носитель не был босым, то, вероятно, дернулась бы в отрыв. Лес погрузился в серую ночную хмарь, попасть между стволов густой тайги по бегущему человеку - умеющему "маятник качать"!
– задача не простая.
В какой-то момент Арсений почувствовал, как под приказом беты напружинилось бедро: Миранда примерялась к Назару, на секунду потерявшему
Но Назар внезапно застыл. Повернулся на девяносто градусов. Поклонился обросшему мхом валуну. Как будто попросил у камня разрешения пройти.
Картина была столь необычной - человек булыжнику кланяется!
– что, любящая нетривиальные проявления людской породы террористка, задумалась и засмотрелась.
"Миранда, может быть - не надо?
– заговорил Арсений, верно почувствовавший решительный настрой женщины.
– Куда я с порезанными пятками уйду?"
"Ты боли не почувствуешь. Я заблокирую нервные узлы".
"Хочешь, чтобы я ногу насквозь без боли пропорол или лодыжку сломал, но дальше улепетывал? Спасибо".
Миранда не ответила. Прекративший кланяться Назар повел людей за камень. И каждый из аборигенов, проходя мимо булыжника, сгибался в поясном поклоне.
"Куда деваться..., - пробормотала диверсантка.
– Все странновитее и странновитее... Уже хочется взглянуть, что дальше будет".
Метров через пятьсот от места поклонения, за деревьями показался огонь. Миранда совершенно отбросила мысли о побеге, без понукания пошла вперед.
На огромной, выгнутой бугром поляне, жарко бушевал костер. Вокруг костра, в тени, отбрасываемой ярким пламенем, сидели обнаженные по пояс мужчины - пять человек. Головы держали наклоненными, легонько и слаженно ударяли в большие бубны деревянными колотушками.
По вытоптанному песчаному пятачку, вокруг костра кружась приплясывала невысокая коренастая фигура в накидке, состоящей как бы из лохмотьев. И если бы Арсений-Миранда не ожидал увидеть здесь Фаину, то ни за что не опознал бы в той фигуре бабушку: на голове шаманки сидела островерхая шапка, с которой на лицо спускались кожаные полоски, напомнившие Арсению ямайские дреды. Колдунья кружилась, притоптывала, поколачивая в небольшой бубен не колотушкой, а высохшей до черноты заячьей лапой. Каждый раз, проходя мимо, останавливалась лицом к внушительной деревянной колонне, на верхушке которой была установлена, вырезанная из дерева голова оскалившейся кошки с острыми, заканчивающимися кисточками ушами. Фаина высоко вздымала руки, как будто приветствуя или прося о чем-то голову лесной рыси. Потом снова продолжала странный танец и монотонное пение, на языке, который Миранда автоматически определила как - мертвый. Непонятный ни единым словом.
Пленника втолкнули в круг. Шаманка вроде как и не заметила. Напевая, бормоча, скребя по бубну древней лапкой, прошла за спиной настороженного Арсения.
"Расслабься, дорогой, - зазвучал в голове парнишки голос наставницы.
– Этот антураж рассчитан на деревенских простаков, которым Фая с детства зубы заговаривает".
"Я не чувствую Бориса и Жюли! Мы зря сюда пришли!"
"Я их тоже не чувствую, - подтвердила диверсантка.
– Но вот относительно "зря"..., не уверена. Когда еще представиться возможность понаблюдать за первобытным обрядом?"