Цирк доктора Дулиттла
Шрифт:
И вот силач лег на спину и принялся ногами жонглировать большим чугунным шаром. Зрители хлопали в ладоши и кричали от восторга. Вдруг раздался громкий треск — одна из досок помоста проломилась, силач не удержал тяжелый шар», и он с размаху упал ему на грудь. Толпа ахнула, Блоссом бросился на помост. Чугунный шар был такой тяжелый, что только двое мужчин смогли снять его с груди силача, но сам силач так и не встал. Он лежал неподвижно с закрытыми глазами и мертвенно-бледным лицом.
— Доктора! — крикнул Блоссом. — Скорее найдите доктора!
Но никого искать
— Дайте-ка мне его осмотреть, — сказал он, вставая на колени возле потерявшего сознание силача.
— Вы не сможете ему помочь, — возразил Блоссом. — Он тяжело ранен и еле дышит. Здесь нужен врач.
— А я и есть врач, доктор медицины, — ответил Джон Дулиттл, ощупывая грудь силача. — Мэтьюз, будьте добры, принесите мне из фургона черный саквояж.
— Вы доктор? — удивился Блоссом. — как же так; вы же назвались господином Смитом!
— Да ведь это доктор Дулиттл! — крикнул кто-то толпы. — Когда-то он был лучшим врачом во всей округе. Мне ли его не знать, если я сам у него лечился! Доктор Джон Дулиттл из Паддлеби, собственной персоной!
Глава 5. Доктор падает духом
Чугунный шар сломал силачу два ребра, но, слава Богу, он обладал недюжинным здоровьем, поэтому доктор надеялся на скорое выздоровление. Силача уложили в постель, и доктор навещал его четыре раза в день, а Мэтьюз ухаживал за ним как сиделка.
Силача в цирке любили и дали ему шутливое прозвище — Геракл. Он был благодарен доктору за помощь и лечение и потом — долг платежом красен! — не раз выручал доктора.
Теперь, когда доктора узнали и всем стало известно, что он не кто иной, как доктор Джон Дулиттл из Паддлеби, не имело смысла скрываться под чужим именем скоро, очень скоро циркачи подружились с ним и то и дело обращались к нему за советом.
На следующий день тяни-толкая показали публике. Нигде, ни в одном цирке, ни в одном зверинце, до того не было двухголового зверя, поэтому с самого утра к загону с невиданным зверем выстроилась очередь любопытных. Поначалу несчастное животное сгорало от стыда, пугливо озиралось и прятало то одну, то другую голову в большой охапке сена, лежащей рядом. Тогда люди не хотели верить, что у зверя две головы, и кричали:
— Мошенники! А где же вторая голова? Это не цирк, а сплошные надувательство!
И доктору приходилось упрашивать тяни-толкая показать публике обе головы.
— Если люди тебе не нравятся, не смотри на них, — говорил он тяни-толкаю. — отвернись, поешь сена, главное, чтобы они видели, что у тебя две головы.
Однако некоторые зрители не хотели верить своим глазами и кричали, что вторую голову вылепили из воска. А однажды двое сорванцов подкрались к тяни-толкаю с двух сторон, чтобы проверить, какая из голов настоящая, а какая — нет. Тогда тяни-толкай вдруг боднул их обеими головами пониже спины, да так, что мальчишки потом долго чесались, и все убедились, что их не обманывают.
Первые дни в цирке превратились для застенчивого зверя в пытку, и он уже хотел было наотрез отказаться выступать
Во время представлений доктор сидел у входа в загон, принимал деньги и улыбался каждому словно старому другу. И в самом деле, там ему повстречалось много давних знакомых: соседи по Паддлеби, пастор и даже страдающая ревматизмом дама, та самая, что когда-то села на ежа.
Утка Крякки не могла сидеть без дела и весь день хлопотала: стряпала, стирала, убирала, а кроме того ей теперь приходилось приглядывать за доктором, потому что добрый Джон Дулиттл, когда никто не видел, пропускал детей без денег.
Вечером к ним в фургон приходил хозяин цирка. Они садились с доктором за стол, укладывали блестящие монетки в столбики и делили их поровну. Сова Бу-Бу при этом взлетала доктору на плечо и не спускала глаз с денег — уж кто-кто, а она знала арифметику лучше всех, и ей сам Бог велел следить, чтобы доктора не надули.
От желающих посмотреть на тяни-толкая отбою не было, и все же Джон Дулиттл скоро убедился, что ему придется проработать в цирке не один месяц, чтобы поднакопить денег и рассчитаться с моряком за корабль. К тому же поросенку Хрюкки каждое утро нужна была морковка, О’Скалли — баранья косточка, Мэтьюз Магг очень любил жаренные каштаны, а доктор не мог отказать себе в душистом табаке для трубки. Стоит ли говорить, что все это находилось тоже недешево. Но главное было в том, что доктору не нравился цирк. Нет, не выступления акробатов, клоунов, силачей, а то, что в цирке очень часто обманывали зрителей. А доктор терпеть не мог ложь, и ему было стыдно, что он волей-неволей живет с обманщиками,
Но больше всего Джона Дулиттла беспокоила судьба зверей. Вечером, когда зрители разошлись и во всех шатрах и загонах стихли голоса, доктор поговорил со звеями. Все они наперебой жаловались:
— Нас кормят объедками!
— Клетки не убирают!
— Нас не водят на прогулки! Мы задыхаемся здесь!
Джон Дулиттл выслушал зверей и так рассердился, что, не раздумывая ни минуты, отправился к хозяину цирка в его фургон и потребовал изменить порядки.
Господин Блоссом терпеливо выслушал его, а потом громко рассмеялся в ответ.
— Боже мой, доктор! — хохотал он. — Да если я соглашусь на ваши условия, я разорюсь! Отпустись харри-гарри домой? Отправить старушку Бетти на пенсию? Нанять людей, чтобы они только и делали, что чистили клетки? Покупать свежее мясо для льва и гиены? Выводить зверей на прогулку, словно маленьких детей? Да вы сошли с ума, доктор! Вы ничего не смыслите в цирке! Я уступил вам во всем, что касается зверей, вы выступаете так, как сами того желаете. Но хозяин здесь я! И я не позволю вам вмешиваться в мои дела. Хватит того, что Геракл все еще в постели, а я плачу ему из собственного кармана. Довольно, такие разговоры до добра не доводят.