Цирк кошмаров
Шрифт:
– Госпожа Моник говорит, что примет сына таким, каков он есть, – произнес наконец Серж, и Олегу опять-таки показалось, что в его голосе звучит легкий оттенок неодобрения. Сержу – сильному, по-военному собранному, должно быть, казалось странным и ненужным признавать полноценным человеком ужасного урода, обреченного на инвалидность и почти растительное существование, поддерживаемое с помощью современных медицинских средств.
До сих пор Олег не задумывался о существовании уродцев. Если он встречал такого на улице или в метро, то сначала пялился на него как на чудовищное, почти
Но теперь судьба столкнула его сразу с двумя уродцами – злым клоуном из цирка и Квазимодо, которого он, правда, знал только по рассказам Алисы. Ни тот, ни другой не виноваты в своем уродстве, оба они – жертвы ужасных экспериментов, и если клоун уже избрал для себя путь зла, то малыша еще можно спасти, дав ему веру в людей и любовь. Единственную любовь, которая может спасти ребенка, – любовь его матери. И эта холеная красивая француженка, которая смотрит на них сейчас так напряженно, действительно готова принять этого ребенка, она уже его любит. Это читается и во взгляде, и в сжатых в отчаянии руках, и в горькой складке красиво очерченного рта. Однажды она, не подозревая о том, обрекла своего будущего ребенка на муки. Но больше Моник его не предаст. Олегу хотелось в это верить.
Он и сам частенько бывал невнимателен к собственной матери, ежедневно предавая ее по мелочам – занимаясь тысячью бесполезных дел в Сети и не находя лишней минуты для того, чтобы просто посидеть рядом. Вот уж воистину говорят: что имеем – не храним, потерявши – плачем.
– Он очень хороший, – сказала Алиса, глядя в камеру.
И Моник поняла ее без перевода, потому что кивнула в ответ и улыбнулась грустно и в то же время очень тепло.
Неужели, несмотря на уродство, Квазимодо повезло? Счастлив тот, рядом с кем находятся люди, принимающие его таким, какой он есть.
Разговор был окончен, ведь предстояла еще напряженная работа.
К счастью, как раз наступили каникулы, поэтому не пришлось придумывать объяснения прогулам уроков.
Олег работал, почти двое суток не вылезая из-за компьютера. Сна не было ни в одном глазу. Освободить ребенка и свою мать стало для Волкова основной целью.
Взломать сеть секретной лаборатории оказалось чрезвычайно трудно. До сих пор Олег, легко достигавший своей цели, не сталкивался с такой умной системой защиты. Пришлось проявить настоящую изобретательность. Под конец работы Олегу стало казаться, что это не программа, а он сам проникает в чужой компьютер, движется, маневрируя между нулями и единицами. Он сам не понял, как обошел-таки систему защиты. На конечном этапе ему померещилось, будто он раздвинул занавес из двоичных кодов рукой.
«Наверное, я схожу с ума», – решил Олег, но тут за спиной послышались шаги.
– Браво! Ты сделал это, мой мальчик! Ты гений! – восхитился Серж, заглядывая в монитор через плечо Олега.
Между тем собранная в секретной лаборатории и из других внешних источниках информация не показалась Волкову слишком обнадеживающей.
Тот, кого Моник называла профессором, действительно
Ланской и вправду казался совершенно неприметным и невыразительным, словно вылинявшая пижама. Единственной броской деталью его внешности были глаза – как сказала Алиса, рыбьи. Они казались холодными и пустыми, словно не были настоящими, а являлись искусной подделкой, выполненной из высококлассного стекла. Весьма убедительной и дорогой, но все же несомненной подделкой. В них не было ни жизни, ни чувств.
Олег просмотрел кипу информации, систематизировав которую сделал для себя некоторые выводы.
Итак, после окончания института Ланской долгое время был на вторых ролях в научно-исследовательском институте, работающем в области генетики. С его помощью стали кандидатами и докторами известные светила в области генетики, трансплантологии, хирургии и медицины катастроф. Сам же Лева-Невидимка, в полном соответствии со своим прозвищем, продолжал оставаться в тени, ожидая выхода на сцену.
После перестройки он занимался народным целительством, был не последним человеком в «Белом Братстве», а потом пропал.
Всплыл на поверхность только после двухтысячного года, получив солидный грант от фонда, приказавшего долго жить сразу после выплаты этого гранта. Еще некоторое время строил научную лабораторию и клинику в лесопарковой зоне, потом снова затих, а после про него все забыли.
Клиника посреди леса настолько не мозолила глаза даже аборигенам, что ее давно уже стали воспринимать частью пейзажа, и никто не мог сказать, что находится за высоким, потемневшим и замшелым бетонным забором и как давно здесь стоит. Всем казалось, что всегда. Ланской затих и стал жиреть. Невнятный грант давно уже растворился в финансовом море мировой экономики, а личные счета господина Ланского и его клиники стали пухнуть. Поступления на них были очень редкими, но очень… меткими. Ни разу счета не пополнялись на сумму меньше чем сотня миллионов евро.
Особое внимание Олег уделял упоминаниям рядом с именем Ланского имени Алексея Волкова, но такое сочетание, как ни странно, не встречалось. Отец, занимаясь трансплантацией, все же больше внимания уделял искусственным органам и андроидным разработкам, Ланской специализировался на генетике. Связь, если и существовала, была пока не ясна. И если бы не Алиса, увидевшая Ланского, последовав за просыпающимся Волковым-старшим, подозревать этих двоих в совместной работе не было бы резона.
Неужели отец причастен к опытам Ланского?
Неужели он пошел на то, чтобы похитить собственную жену и угрожать ее смертью их сыну?
Или отец все же заложник Ланского? Но почему тогда тот не предъявил эту козырную карту?
Вопросов было слишком много. Несравнимо больше, чем ответов.
– Знаете, господа… – Серж не торопясь ходил по номеру, механически пиная носком ботинка случайно упавшее со стола яблоко. – Мы с вами решили задачу номер раз, как у вас говорят.
Последовал короткий поклон в сторону Олега.