Цирк Умберто
Шрифт:
— Вашку здесь нет, Вашку пошел в менажерию [53] , — отвечал Карасу из конюшни Ганс.
— Это может отнести Вашку, — решал Гарвей в костюмерной.
Да и сам Карас, желая быть лучше понятым, вскоре уже спрашивал:
— Вы не видали Вашку?
Вашек был повсюду и нигде. С сегодняшнего дня он начинал осваивать цирк по-настоящему. Он останавливался у каждой клетки: понаблюдает за ее обитателями — и форелью несется дальше, боясь пропустить что-нибудь интересное в коридоре или на манеже. Одновременно со сборами продолжались обычные репетиции; директор приказал вывести своих лошадей и, как ни в чем не бывало, повторял с ними фигурные перестроения; директорша гоняла по манежу липицианов, Пабло Перейра работал на Сантосе, грациозно вспархивали
53
Зверинец (искаж. франц.).
— Нужна музыка? — вопросил он, взглянув на господина Миттельгофера с высоты своего роста.
— Совершенно верно. Она у нас с собой. Готовая партитура. Изумительные произведения.
Госпожа Миттельгофер развязала сверток, и ее маленький супруг благоговейно извлек оттуда пачку нот.
— Номер первый: «Сиреневый вальс» Винтергаля.
Он протянул ноты господину Сельницкому, но тот, вместо того чтобы взять их, хлебнул из стаканчика, вытер усы и покачал головой:
— Не пойдет.
— То есть как? — Господин Миттельгофер опешил и начал краснеть. — Позвольте, такая очаровательная вещь, я приобрел этот вальс за большие деньги, а вы не хотите его играть.
— Не хочу. Вам придется танцевать подо что-нибудь другое.
— Но мы не умеем под другое. Мы ангажированы танцевать в паузе между номерами вальс, менуэт и пастораль — вот мы и танцуем «Сиреневый вальс», всем миром признанный как один из самых восхитительных вальсов. Я не могу поверить, чтобы кто-либо из капельмейстеров отказался от подобного шедевра.
— Как видите, такой капельмейстер нашелся. Для вас я не буду его играть.
— Господин директор, — писклявым голосом вскричал лилипут, — я очень сожалею, что уже на первых порах приходится жаловаться! Но это неслыханно, чтобы капельмейстер обращался с артистами подобным образом.
— Право, господин Сельницкий, — примирительно произнес Бервиц, — у вас есть какие-нибудь основания?
— Разумеется, есть.
— Какие же?
— Слон.
— При чем тут слон?
— Слон — двенадцатый номер программы, и он танцует на бутылках как раз «Сиреневый вальс». Играть другую вещь слону я не могу, а повторять одно и то же не годится.
— Конечно, не годится, это верно, — подтвердил Бервиц. — Мне очень жаль, господин Миттельгофер, но, право, мы не виноваты, что вы купили вальс, который уже танцует наш слон.
— Но это унизительно для нас, господин директор, — раздраженно кричали теперь уже оба карлика. — Измените очередность номеров!
— Не могу. Вы идете одиннадцатым номером именно потому, что после вас выступает слои… Это уже область режиссуры, понимаете, композиция программы, важен контраст: карлики и мастодонт.
— Тогда часть нашего дивертисмента отпадает — и по вашей вине!
— Так тоже не годится. Объявлено три танца, а кроме того, время! Я не могу терять драгоценные три минуты.
— Что же делать?
— Что делать, господин Сельницкий? — с надеждой в голосе обратился директор к капельмейстеру, который не раз выходил из самых затруднительных положений.
— Чего проще, господин директор. Пусть себе господа танцуют на здоровье, но не под «Сиреневый вальс» Винтергаля, а под вальс «Эстрелла» Гоубина. У него точно такая же композиция, только кода другая, ну да к этому господа уж как-нибудь приспособятся.
— Вашку! —
«А капельмейстер — молодец!» — восторгался он в душе Сельницким, ловко отбрившим этих задавал-карликов. Отец послал его на конюшню к Гансу, где Вашека ожидал приятный сюрприз: Мери была оседлана, и Ганс разрешил ему выехать на пустырь и кататься там сколько угодно.
Мальчуган с восторгом воспользовался разрешением. Покружив по импровизированному манежу, он направился к фургонам; Вашек то пускал лошадку рысью, то останавливал ее, соскакивал на землю, ласкал пони, снова садился и ехал дальше. Не все шло гладко, иногда ему казалось, что он вот-вот упадет, но он держался изо всех сил и ни разу не вывалился из седла. В критическую минуту он останавливал Мери. Чем дальше, тем более важной персоной чувствовал себя Вашек; мальчугану хотелось порезвиться, его так и подмывало крикнуть что-нибудь проходившим мимо людям, распорядиться, что куда нести и укладывать. Эх, вот бы его увидела Розалия! Это не то что их глупая игра в лошадки, когда он, стоя на стуле и щелкая кнутом, гонял девочку вокруг себя.
Из приятной задумчивости Вашека вывели крик и брань, которые донеслись с противоположного конца деревянного городка.
«Верно, поругался кто-нибудь», — подумал он и тронул поводья, боясь пропустить интересное зрелище. Но надежды его не оправдались: просто какой-то нарядный, синего цвета вагончик, запряженный парой лошадей, подъехал не с той стороны, и владелец его громогласно требовал, чтобы стоявшие на пустыре фургоны потеснились и пропустили его.
— Алла-иль-алла! — кричал бронзовый незнакомец с высоким тюрбаном на курчавой голове. — Dove `e il direttore? Il direttore! Padrone! Directeur! Patron! Principal! [54] Машаллах! Немножко подвинь! Anch’io Circus Humberto! [55]
54
Где директор? Директор! Патрон! Директор! Патрон! Принципал! (итал. и франц.).
55
Я тоже из цирка Умберто! (итал.).
Он стоял возле своих кобылок, крича и жестикулируя, когда задняя дверца синего вагончика открылась, и из нее выпрыгнул темнокожий курчавый оборвыш, смахивавший на цыганенка; за ним показались второй, третий, четвертый, пятый, один выше другого, — всего шестеро или семеро. Ребятня окружила мужчину в тюрбане и принялась кричать и визжать вместе с ним. К фургону уже бежал Керголец.
— Ахмед Ромео? — крикнул он чужестранцу.
— Si, si! [56] — закивал приезжий и, воздев руки к небу, восторженно закричал: — Ромео! Ромео! Ахмед Ромео, сын Мехмеда Ромео, сына Али Ромео, сына прадедушки Ромео! Все Ромео, все тунисцы, Тунис, Тунис!
56
Да, да! (итал.).
Керголец позвал людей, те приподняли задки двух вагончиков и оттащили их в стороны. Образовалась улочка, по которой синий фургон вполне мог проехать. Человек в тюрбане повернулся к упряжке и к толпе детей, победоносно вскинул над головой кнут и прокричал:
— Avanti, Rom'eos! Marchons vers la victoire! [57]
Размахивая кнутом, словно жезлом тамбурмажора, он ринулся вперед, увлекая за собой упряжку и ватагу черномазых ребятишек, с обеих сторон облепивших вагончик, из которого выглядывала такая же черная и курчавая женщина с младенцем на руках.
57
Вперед, семья Ромео! (итал.). Вперед к победе! (франц.).