Цитадель
Шрифт:
Найл еще помнил, какое неизгладимое впечатление своей громадностью произвел на него в первый раз этот зал. И в памяти он отложился как нечто огромное, просторное. Но теперь, после прогулок по подземным дворцам станций метро, после путешествия по «расширительной камере», зал показался обычным тесным погребком. И как они все здесь умещались?
— А здесь помещение для игр… — Найл вспомнил, как сидел здесь вместе с другими подростками, как они передавали друг другу палочку, как пела под каменным сводом «флейта», вспомнил долгий поцелуй незнакомой девчушки, после которого он выбыл из игры. Каким беззаботным он тогда был!.. Оно и понятно — после непрерывной борьбы за каждый прожитый день с окружающей пустыней внезапно оказаться в сытости и безопасности, сбросить с себя скорлупу настороженности, необходимой среди диких песков, встретить много красивых молодых девушек, встретить Мерлью…
Вот здесь они
Найлу показалось, что сейчас ему откроется нечто очень важное, нужно только не упустить мысль, довести ее до конца. Правитель замер, опасаясь даже шелохнуться. Что же случилось в тот далекий день?
Он был возбужден, энергетически переполнен из-за новой, незнакомой обстановки. Он был открыт, он ощущал себя в безопасности и не считал нужным сохранять готовность к обороне, как внешне, та и на энергетическом уровне. Ему очень нравилась красавица Мерлью, он стремился добиться ее внимания, ее расположения. В тот миг, когда она коснулась мочки его уха, она дотронулась не только до тела, она дотронулась до открытой, ничем не защищенной души, той энергетической сути, которая делает человека живым, разумным существом. Это прикосновение было усилено энергетической перевозбужденностью, усилено надеждой на подобный знак внимания, стремлением к нему. Все вместе складывалось, а может, даже и умножилось, и след остался на всю жизнь, отпечатался и в сознании, и в душе, и в теле. Неудивительно, что в то мгновение он почти потерял сознание. Ведь даже сейчас, спустя годы, то давнее прикосновение, почти растворившееся в памяти, заставляет его относиться к принцессе иначе, чем к другим женщинам. Найл не мог точно сформулировать, что конкретно крылось за этим «иначе», но оно, безусловно, присутствовало в отношениях с принцессой, складываясь из множества почти незаметных мелочей. Ее голос, ее прикосновения, ее пахнущие можжевельником волосы… Найл тряхнул головой. Да, какие интересные выводы. Получается, что такое совпадение многих факторов вполне может привести к тому, что один человек начинает испытывать влечение к другому, не в силах внятно объяснить причины столь избирательной симпатии. Возможно, именно это и называется любовью? Тогда любовь не имеет никакого отношения к продолжению рода. Это контакт чистых душ. Контакт не очень частый, поскольку люди привыкли защищать свою душу от посторонних взглядов. Люди боятся насмешек, грубостей, оскорблений и редко открываются друг перед другом. Настолько редко, что подобный случайный контакт открытых душ запечатлевается навсегда и вызывает стремление повторять его снова и снова, всегда быть рядом с тем, кто вызвал столь приятное и незабываемое ощущение. А уже тело, верное инстинкту размножения, переводит подобное влечение в постельную плоскость.
Найл стал копаться в памяти, пытаясь найти случаи, подтверждающие или опровергающие возникающую теорию. Его первой женщиной была Одина. Надсмотрщица в городе пауков сама выбрала его в качестве мужа. У них была телесная близость — и только. Ее убили у Найла на глазах, но он не испытал ничего, кроме сожаления. Джарита и Нефтис. Они сами, соревнуясь между собой, стремились добиться близости с правителем. Найл спал с ними, прекрасно сознавая необходимость и этой стороны жизни. Люди должны создавать семьи, рожать и воспитывать детей. У Нефтис скоро родится от него ребенок. Все это нормально и правильно, но только впечатления от одной встречи с Мерлью куда сильнее, нежели от ночи, проведенной с Джаритой или Нефтис… Великая Богиня, сколько же семей в городе живут вот так, просто оттого, что «так положено», ни разу не испытав душевного трепета от встречи!
Четвертой его женщиной стала Рягья.
Правитель положил женщине руку на плечи, привлек ее к себе — нет, Рягья стала его первой женщиной! Именно он выбрал ее на берегу моря, а не она его. Именно он позвал ее с собой, именно он прошлой ночью начал ласкать ее, а она лишь поддалась его ласкам. Может, поэтому и впечатления от прошлой ночи перекрыли все предыдущие? Она стала его женщиной, по его выбору. Она не требовала, а покорилась его желанию.
Но что заставило сделать такой выбор? Ведь не шрам же на груди? Скорее, наоборот — это будет препятствовать выкармливанию младенца. Значит, здесь не было выбора
— Ты здесь, Посланник Богини? — забежал в зал Дравиг. — Мы не можем найти жителей города.
— Как не можете? — не понял его Найл.
— Разведчики сообщали, что здесь людей много. А нашлось только трое.
Дравиг не стал говорить, что все трое вступили в схватку с пауками, но правитель без особого труда прочитал это в его сознании.
Такое случалось часто: каждый раз в захватываемых поселениях кто-то из людей оказывался в силах противостоять парализующему напору воли смертоносцев. Обычно пауки убивали таких людей сразу. На этот раз убили только двоих: один отчаянно сопротивлялся, убил одного бойцового паука и ранил другого, второй никого ранить не успел, но тоже вступил в схватку и погиб, а третий оказался довольно вялым, его легко скрутили и заплели в кокон. Его тоже следовало убить за сопротивление повелителям мира, но тут обнаружилось, что, кроме этих троих человек, жителей в Дире больше нет.
— Не может быть, — сказал Найл.
— Посмотри сам, Посланник Богини, — предложил Дравиг, — возможно, тебе удастся их найти.
— Хорошо, я попробую, — согласился Найл.
На верхнем этаже, где они сейчас находились, правитель не мог припомнить никаких помещений, кроме трех больших залов. Прятаться здесь было негде. Найл взял морячку за руку и повел в сторону спуска к жилым комнатам. Залу, где жила Стефна, они уже осмотрели, теперь надо взглянуть на другие. Стоило ступить в наклонный коридор, как навстречу явственно пахнуло мускусом. Найл ускорил шаг, и вскоре в свете фонаря увидел паука-волка посреди остро пахнущего темного пятна. Рядом, в луже крови, распластался человек. Хотя недавние противники были мертвы, содержимое их жил продолжало медленно сочиться на пол, и вскоре оба пятна соединились в одно, превратив смертельных врагов в кровных братьев, хотя и слишком поздно…
Погибший человек был в округлом шлеме, полностью закрывающем голову, не считая узких прорезей для глаз и рта, в широкой рубахе с длинными рукавами и просторных шароварах. Найл, всю жизнь видевший людей только в туниках, даже название предметов одежды мог определить разве что примерно, из сведений, подаренных Белой Башней.
Рядом с человеком лежал меч. Широкий, обоюдоострый, около метра длиной, с эфесом, выкованным в виде листьев тополя, и крупным зеленым камнем внизу рукояти, который держали цепкие птичьи лапы. Правитель поднял меч и почувствовал, как тот словно прирос к ладони, будто был естественным продолжением руки. Найл сделал легкий поворот кистью, и клинок, показавшийся в первый миг довольно тяжелым, послушно и легко описал блестящий полукруг. Рукоять оказалась длиннее ладони ровно в два раза. Она просто приглашала взять меч двумя руками. Найл послушался призыва, и клинок стал легче пушинки. Но «пушинка» оставалась грозным и опасным оружием: передняя часть тела погибшего паука была разрублена сверху донизу на глубину не меньше полуметра, а рядом валялась отрубленная паучья нога.
Впервые в жизни Найл понял, что такое настоящее оружие, чего так боятся смертоносцы, запрещая людям иметь инструменты. Такое лезвие — это вам не ножики стражниц и охранниц, которые могут опасно порезать человека и только поцарапать паука. Теперь правитель начал понимать, почему все победы смертоносцев в прежние времена добывались только с помощью предательства: если человека не удалось парализовать ударом воли и в руках у него такой вот меч — лучше вообще не подходить. «Равных возможностей» с людьми пауки добились только тогда, когда жителей крупных селений поработили и лишили права пользоваться инструментами, а людей, оставшихся на воле, запугали до полного безволия. Да и невозможно, живя в пустыне, выковать такой клинок.
Найл вспомнил кремневые ножи, которыми пользовался в детстве, копья с кремневыми наконечниками и понял, что не сможет расстаться с мечом. Прекрасно сознавая, что совершает нехороший поступок, он расстегнул на погибшем ремень, опоясался им и вогнал клинок в ножны. Приятная тяжесть на боку сделала его неожиданно спокойнее. Он быстро осмотрел жилые комнаты, не найдя ничего странного, и решил спуститься в катакомбы помещений общего пользования.
Второй защитник Диры лежал перед лестницей. Он даже не успел выхватить оружия, когда удар бойцового паука смял ему грудную клетку. Рядом лежал замотанный в паутину третий дикарь. Пленник настолько лучился ненавистью, что Найл в первый миг даже отступил на пару шагов. Да-а, сознание этого человека ничуть не напоминало звенящую пустоту в головах хищников.