CITY
Шрифт:
Как это, Шатци?
Завтра узнаете. Завтра.
Почему?
Я сказала, завтра, значит, завтра.
Завтра?
Завтра.
В первый раз я увидела Шатци там, в читальном зале. Она села рядом и спросила:
— Все в порядке?
Не знаю, почему, но я приняла ее за Джессику, одну из университетских девушек, приходивших на практику. У той было что-то с бабушкой, тяжелая болезнь, кажется. Я спросила, как себя чувствует бабушка. Она ответила, мы разговорились. И лишь потом, разглядев ее хорошенько, я поняла, что это не Джессика. Вовсе не Джессика.
— Вы кто?
— Меня зовут Шатци. Шатци Шелл.
— Мы уже встречались?
— Нет.
— Тогда привет, меня зовут Рут.
— Привет.
— Вы на практике?
— Нет.
— Медсестра?
— Нет.
— А
Она помедлила с ответом. Потом сказала:
— Вестернами.
— Вестернами?
Я не припоминала такого слова.
— Да, вестернами.
Вроде бы это как-то связано с пистолетами.
— И сколько их у вас?
— Один.
— Хороший?
— Мне нравится.
— Покажете?
Так все и началось. Случайно.
Фил Уиттачер улыбнулся.
— Не стоит на меня давить. Одно дело — остановить часы, другое дело — остановить время.
Джулия поднялась — резко поднялась — подошла к иностранцу, совсем близко. Посмотрела ему в глаза, пристально.
— Уж вы мне поверьте: с Клозинтауном то же, что с часами.
— Как это, мисс?
И тогда Джулия рассказала:
— Хотите верьте, хотите нет, но тридцать четыре года, два месяца и шестнадцать дней назад кто-то разорвал время в Клозинтауне. Поднялся сильный ветер, и все часы в городке разом остановились. Их так и не смогли исправить. Даже те, огромные, которые наш брат поместил на деревянную вышку в центре Мэйн стрит, а сверху была цистерна с водой. Он очень ими гордился, каждый день сам заводил. Таких больших не было на всем Западе. Их звали «Старик», потому что шли они медленно и напоминали старого мудреца. В тот день они остановились и больше не ходили. Стрелки застыли на 12.37, так что напоминали слепца, неотрывно глядящего на тебя. В конце концов решили закрыть циферблат досками. Сегодня они напоминают цистерну поменьше рядом с той, огромной. Но внутри он. Застывший. Вы считаете это выдумкой? Слушайте дальше. Одиннадцать лет назад сюда приехали строители-железнодорожники. Говорили, что собираются провести линию через город, чтобы соединить Южную линию с районом прерий. Они купили землю, начали ставить вехи. И тут обнаружили любопытную вещь: все часы встали. Вызвали специалиста из столицы. Человечек весь в черном, который почти не говорил. Он провел здесь девять дней. Привез с собой непонятные устройства. Не переставая разбирал и собирал обратно часы. Измерял все: яркость, влажность, исследовал даже ночное небо. И конечно, ветер. Наконец он объявил: часы делают что могут, проблема в отсутствии Времени. Да, тот человечек почти попал в точку. В чем-то разобрался. Нет, время-то отсюда не исчезло. Но дело в том, что оно не такое, как везде. Чуть торопится или чуть запаздывает. Во всяком случае, оно бежит там, где часы не могут его обнаружить. Строители призадумались. И сказали: не очень-то хорошо проводить дорогу через места, откуда исчезло время. Может быть, они представили поезд, как он проваливается в ничто и навсегда исчезает. Затем продали купленную землю и стали тянуть дорогу западнее. Подумаешь, трагедия — тот, кто привык жить без судьбы, обойдется и без железной дороги. С тех пор ничего не случалось. То есть ветер не прекращается ни на секунду, и не увидишь идущих часов. И так может продолжаться вечно. В месте, где разорвано время, все может длиться вечно. Но это нелегко. Без часов можно прожить, а без судьбы — сложнее. Тащить груз жизни, в которой нету встреч. Это город изгнанников, людей, высланных прочь из самих себя. Наверное, у нас осталось два выхода: как-то заделать прореху во времени или убраться прочь из города. Мы хотим умереть здесь, и чтобы в этот день не дул ветер. Вот почему мы пригласили вас.
Фил Уиттачер хранил молчание.
— Дай нам умереть в назначенный час, парень, и чтобы пыль не лезла в глаза.
Фил Уиттачер улыбнулся.
Он подумал: сколько в мире повернутых.
Он подумал о человеке в черном и почему-то представлял его пьяным: опершись
Он подумал о Старике: правда ли это самые большие часы на Западе.
Он подумал о трех своих великолепных часах, показывающих время Лондона, Сан-Франциско и Бостона. О часах, которые не ходят.
Он взглянул на двух старух, держащих дом в идеальном порядке, дрейфующих в не своем времени.
Голос его прояснился.
— Хорошо.
И еще:
— Что нужно сделать?
Джулия Дольфин улыбнулась.
— Завести те часы.
— Какие часы?
— Старика.
— Почему именно его?
— Если он пойдет, то все остальные тоже.
— Это всего лишь часы. Они не изменят ничего.
— Ваша задача — завести их. А дальше произойдет то, что должно произойти.
Фил Уиттачер задумался.
Фил Уиттачер помотал головой.
— Бред какой-то.
— Что, наложил в штаны, приятель?
— Моя сестра спрашивает, не питаете ли вы, случаем, чрезмерного доверия к своим способностям…
— Не наложил. Я только говорю, что это бред.
— Вы и вправду считаете, что за такие деньги вам должны предложить нормальную работу?
— Моя сестра говорит, что мы платим тебе не за рассуждения о том, бред это или нет. Заведи часы, больше от тебя ничего не требуется.
Фил Уиттачер встал.
— По-моему, это полный идиотизм, но я все сделаю.
Джулия улыбнулась.
— Мы были уверены в этом, мистер Уиттачер. И мы вправду вам благодарны.
Мелисса улыбнулась.
— Поимей в зад этого ублюдка. И без церемоний.
Фил Уиттачер поглядел на нее.
— Это не поединок.
— Конечно же, поединок.
Музыка.
30
Старик был велик настолько, что входили в него, словно в дом. Открываешь дверь, взбираешься по ступенькам и оказываешься внутри корпуса. В некотором роде — блоха, пробравшаяся в карманную луковицу. Фил Уиттачер стоял в изумлении перед чудесным механизмом. Только дерево, кожаные ремни и воск. Заводились часы благодаря цистерне с водой, расположенной наверху. Железными были только стрелки. На покрытом лаком деревянном циферблате виднелись цифры, выполненные в цвете. Но цифры необычные. В виде игральных карт, и все бубны. От туза до королевы, обозначавшей двенадцать. Король помещался в центре, там, где принято изображать знак фирмы.
Страна дураков, подумал Фил Уиттачер.
Он поднимался и спускался, окруженный сцепленными шестеренками, колеями, крюками, канатами, весами, рычажками.
Все обездвижено.
Если бы только ветер не свистел между щитками в виде тузов, подумал Фил Уиттачер.
Он провел внутри часов три дня, подвешивая во всех уголках фонари, делая множество рисунков. Потом заперся в своей комнате, изучая их. А однажды вечером спустился к сестрам Дольфин.
— Чем занимался ваш брат?
— Тебе платят не за вопросы, парень, — отрезала Мелисса.
— Вы хотите сказать — до того, как приехал на Запад? — спросила Джулия.
— До того, как соорудил Старика.
— Шлялся с ворюгами, — откликнулась Мелисса.
— Конструировал несгораемые шкафы, — откликнулась Джулия.
— Ах вот как.
Затем Фил Уиттачер вернулся в свою комнату на втором этаже. И снова принялся изучать рисунки.
Однажды вечером в дверь постучали. Он открыл и увидел какого-то старика разбойничьего вида. С бандитскими принадлежностями. Два пистолета в кобуре, болтавшейся сзади, причем рукоятями вперед.
— Ты часовых дел мастер? — вопросил Берд.
— Ага.
— Я войду?
— Прошу.
Берд вошел. Рисунки там и сям.
— Присаживайтесь, — предложил Фил Уиттачер.
— Мне мало что есть тебе сказать, и я могу сказать это стоя.
— Я слушаю.
— Я писаю кровью, болезнь крадет мои ночи, я опротивел даже шлюхам, на свой хер я давно не гляжу. Давай-ка скорее чини часы. Я хочу умереть.
Фил Уиттачер закатил глаза к небу.
— Неужели вы верите в эти россказни…