Цивилизация Древнего Рима
Шрифт:
Разумеется, что образ добродетельного народа, который столь нравился самим римлянам и который они стремились представить как присущий им с древнейших времен, не мог быть абсолютно точным. Но несомненно также и то, что римляне всегда придерживались очень высоких моральных требований и, избрав для себя идеал добродетели, который они относили к древнейшему прошлому, придавали ему значимость мифа, которого старались быть достойными.
Эта римская добродетель состояла из страсти, из строгости (gravitas, серьезность, свободная от всякого легкомыслия), самоотверженности по отношению к родине. Возможно, что именно патриотизм определял и ориентировал любые другие чувства, и он только по видимости напоминает современный патриотизм, с которым его часто хотели соотнести; скорее всего, римский патриотизм — это осознание иерархии, жесткая зависимость индивида от различных социальных групп. Самые непреложные требования диктует город, самые непосредственные — идут от семьи. Отдельно от своей функции в группе индивид почти ничего не значит: солдат душой и телом принадлежит своему начальнику; земледелец должен обихаживать свою землю изо всех сил, служа своему отцу или своему хозяину; если он просто член familia, то служит на благо самой familia, нынешней или будущей; если он отец семейства и ответствен за собственность семьи, то точно так же зависим. Что касается должностного лица, то его наделили полномочиями лица, равные ему, но это не дает ему ни малейшего личного преимущества; он должен жертвовать всем, что ему дорого, даже собственной персоной.
О «конфликтах долга», которые иногда проявлялись в начале эпохи республики, известно благодаря историкам. Брут, освободитель Рима, приказал казнить собственных сыновей, участников заговора о возвращении института
106
Тарквиний Коллатин — сын Эгерия, племянник Тарквиния Приска из Коллатии, латинского города на реке Аниене, отнятого Тарквинием Приском у сабинян, где Эгерий был оставлен с римским гарнизоном. После самоубийства своей жены Лукреции, обесчещенной сыном Тарквиния Гордого, Секстом Тарквинием, Коллатин присоединился к Луцию-Юнию Бруту, ставшему во главе народа для изгнания Тарквиниев. Он был избран вместе с Брутом в консулы, но вследствие родства со сверженным царским родом должен был отказаться от этой должности и удалился в изгнание. (Примеч. ред.)
Вероятно, тираническая концепция гражданского долга возникла внутри патрицианского общества, которое стало у власти в 509 году до н. э. Это gens активно поддерживал строгую иерархию социальных элементов, власть клана, и pater familias держалась на материальной зависимости индивидов, упрочивалась распределением ежедневной пищи, члены дома опутывались сетью религиозной практики, которая символизировала доминирующую черту gens. И именно в этот момент утверждаются великие римские добродетели, зародившиеся в крестьянской среде. Основная, самая главная добродетель для римлянина более всего соответствовала крестьянскому идеалу — это добродетель постоянства. Посмотрим же, хорошо ли согласуется с ней то, что в результате станет поддерживать существующий порядок: плодородие земли, надежда на урожай, цикличность года, регулярное возобновление поколения, стабильность собственности. Все анархическое, нарушающее ритмичность, сбивающее с толку — осуждалось. Эволюция значения слова luxus, которое включало в себя столь важное для римлянина, позволяет понять образ его мышления. Слово принадлежало вначале крестьянскому словарю: им определяли спонтанную, нежелательную пышность растительности, «недисциплинированность» которой вредит урожаю, — буйство незрелых злаков, слишком густых, излишество виноградника, в котором все соки уходят в листья в ущерб гроздьям. Понятием luxus (luxuries) определяли все то, что нарушает меру; это могла быть, например, и плохо выдрессированная лошадь, и человек во всех его излишествах: любви к непривычным удовольствиям, роскоши в одежде и еде, вообще неумеренности в своей жажде жизни. Роскошь в современном значении этого слова осуждалась по причине ее нравственных результатов, потому что связывалась с наживой, ленью и отвлекала человека от его важнейших обязанностей.
Однако эти претензии были второстепенными: римская мораль не проявила бы себя столь сурово к любому злоупотреблению в повседневной жизни, если бы не основывалась на недоверии, присущем крестьянству, к любому новшеству, любому нарушению дисциплины, унаследованной от предков, ко всему, что стремилось за рамки города. Любитель роскоши, кем бы он ни был, осуждался за отсутствие личной дисциплины, за потворство собственным слабостям: жажде удовольствий, жадности, лени и, конечно, страху как естественному инстинкту самосохранения, который может проявиться в решающий час битвы.
Римская мораль четко ориентирована на подчинение личности полису, и этот идеал сохранится вопреки всем экономическим и общественным изменениям до завершения римской истории. Римлянин времен империи в слово virtus (из которого произошло слово «мужество» и которое означает способность быть мужчиной, vir [107] ) вкладывал не абстрактное содержание, а обозначал им особое свойство — способность на поступок, добровольный по преимуществу, самообладание, присущие мужчине, противопоставляя, не без презрения, женской слабости (impotentia sui) неспособность господствовать над своей природой. Во всем этом отсутствует какая-либо ценность религиозного порядка в том смысле, как ее понимает современное сознание. Римские боги никогда не проповедовали о десяти заповедях, да и общество не предпринимало этот обходной маневр для того, чтобы навязывать их повеления. Религия, однако, присутствовала в нравственной жизни, она была катализатором дисциплины, элементом иерархии. Боги не приказывают людям, как им вести себя в повседневной жизни, поступать тем или другим образом; они требуют только выполнения традиционных обрядов. Эта плата за их благотворное воздействие: Юпитер посылает дождь и внушает судьям справедливость, Опс [108] гарантирует изобилие урожая, Церера выращивает зерно, Liber Pater [109] способствует созреванию винограда и брожению вина. Марс защищает армии римлян, сражается на их стороне и вдохновляет сердца солдат. Но главным образом это божественное воздействие может уберечь от тысячи опасностей, которые угрожают ежеминутно различным формам человеческой деятельности. Робиго [110] , если ее попросить подобающим образом, избавит зерно от ржавчины, богиня Фебрис [111] гарантирует хорошее здоровье, Клоакина очистит город от миазмов, Фавн и Палес [112] отведут волков от стад.
107
По-французски «мужественность» (о внешности) — virilite. (Примеч. ред.)
108
Опс — древнеримская богиня урожая, впоследствии богиня богатства.
109
liber — староиталийский бог оплодотворения, впоследствии отождествленный с греческим Дионисом; в переносном значении — вино.
110
Робиго — «ржавчина злаков», древнеримское божество, мужское или женское, насылающее на поля болезни хлебных злаков. Чтобы его умилостивить, в жертву приносили рыжую собаку (символизирующую ржавчину злаков) и ягненка. (Примеч. ред.)
111
Фебрис — богиня внезапной болезни.
112
Фавн — древне-италийский бог плодородия, покровитель скотоводства; в его честь проводились празднества Луперкалии. Палее — пастушеское божество, представлялось
Римская религия могла показаться холодной, и современные историки видят недостаток в том, что религиозная жизнь сводилась лишь к формальному выполнению соглашения между человеком и божеством. В ней они видят одну из главных причин, по которым Рим с древнейших времен оказался очень восприимчивым к восточным культам, более трогательным, более способным удовлетворять глубокие потребности души, иными словами, формализм римской религии должен был подготовить путь христианству. Когда общественные связи ослабли настолько, что патриотизм — в результате поступательного возрастания империи и безостановочного приращения к римскому городу все более многочисленных и все более чуждых национальной традиции народностей — оказался беспредметным, римляне должны были обратиться к возвышенному богу, этому «перводвигателю» нравственности, которого они больше не находили в городе. Но этот теоретический взгляд почти не поддается анализу. Религиозная жизнь римлян была более сложной, чем это утверждают те, кто рассматривает только официальную религию и игнорирует многочисленные повседневные открытые проявления сакрального чувства, которого у римлян всегда было достаточно.
Само значение слова religio затемнено. Прежде всего, оно обозначает не культ, связанный с божествами, но довольно неясное инстинктивное чувство, удерживающее от какого-либо поступка, смутно испытываемое ощущение от возможности оказаться очень близко перед опасностью сверхъестественного порядка. Подобное чувство испытывается, например, когда попирают освященную почву или отправляются в путешествие; оно содержит в себе предчувствия, суеверную интуицию. Именно оно заставляет перенести на следующий день дело, которое не представляется как начатое «в счастливый час». Для этого достаточно птицы, которая пролетела мимо, или случайно услышанного слова, которое сигнализирует о «неблагоприятном предзнаменовании». Это отношение универсально, и даже современные люди не свободны от него; оно непроизвольно проявляется в детской душе, а взрослый человек всякий раз, когда окружающий мир кажется ему непонятным, попадает в зависимость от фантазии и капризов невидимых существ. Итак, подобные чувства римляне испытывали в максимальной степени. Они везде видели «демонов», часто не называемых сверхъестественными силами, которые появлялись, чтобы помогать людям, но чаще, возможно, чтобы их мучить. Даже предки не лежали спокойно в своей могиле; в определенные дни года они из нее выходили. Двери ада открывались, и живые должны были успокоить manes (которых называли именем, чтобы заручиться их благосклонностью; manes означает «добрые»), потому что достоверно было известно, что они способны быть очень злыми. В эти дни домочадцы собирались вокруг очага и должны были чувствовать себя в безопасности, а отец семейства один выходил ночью из дома, чтобы умилостивить злых духов, бросив им горсть вареных бобов. Некоторые обстоятельства требовали официального присутствия умерших предков, например, они сопровождали покойника к костру. Их изображали актеры, надевавшие маски не только предков данной семьи, но иногда и близко-родственной семьи. Именно мертвые принимали вновь прибывшего, сам он, впрочем, присутствовал также. По обычаю — по крайней мере, с времен Августа, но, без сомнения, в той или иной форме с более древних времен — актер, чье лицо было скрыто маской, шел впереди носилок с покойным, имитируя манеру держаться умершего человека, то есть некоторым образом имитируя продолжение его жизни до момента окончательного уничтожения тела.
В сельской местности повседневная жизнь, возможно, в еще большей степени, чем в городе, была пропитана религией. Рим не вмешивался в отношения между человеком и божествами, и крестьянину надлежало лично исполнять ритуальные действа для поддержания отношений со сверхъестественным миром. Считалось, что вокруг крестьянского владения в безостановочном вихре двигались лары в виде двух молодых людей, чьи руки были полны плодов. Их хоровод отодвигал злокозненных демонов и гарантировал благополучие дедовского владения. Потому в благодарность за добрые услуги следовало ежемесячно подносить ларам пирожки из муки и меда, молоко, вино, цветы. В каждом доме обитал и свой гений, и подобно этому и каждое место имело своего демона защитника, олицетворяющего то божество, присутствие которого подозревалось или которого опасались. Гению тоже возлагалось жертвоприношение на домашнем алтаре. За пределами дома и владения присутствие сверхъестественного было столь же обычно. Пни на месте деревьев, когда-то произраставших в полях, старательно обходил плуг, заросшие пустоши, старые, вросшие в землю камни, установленные руками давно умерших людей, — множество их становилось алтарем, заповедным обиталищем божественного начала, сохранившимся с незапамятных времен, когда вся природа пребывала в неоспоримом владении Фауны и нимф.
Официальная религия не отличалась от этого наивного анимизма, по крайней мере в своей практической цели. Она стремилась поддерживать установленный порядок выполнением церемоний, без которых равновесие между человеком и божественным началом, всегда неустойчивое, всегда находившееся под угрозой, могло разрушиться. Римляне понятием pietas [113] обозначали отношение, которое состояло в том, чтобы скрупулезно соблюдать не только обряды, но и отношения, сложившиеся между существами внутри вселенной: понятием pietas вначале выражалось представление о справедливости нематериального начала, поддерживающей духовные явления именно там и тогда, когда представлялся случай или какое-то бедствие. Это понятие находилось в тесной связи с глаголом piare, который обозначает действие, предназначенное стирать грязное пятно, скверное предзнаменование, преступление. Внутри человеческого сообщества pietas предписывает сыну повиноваться отцу и почитать его в соответствии с естественной иерархией. Сын, который ослушался отца или ударил его, является monstrum, чудовищем, противным естественному порядку. Поступок должен быть искупленным в рамках религиозной обрядности, чтобы этот порядок был восстановлен. Искупление, как правило, состояло в том, что виновник, который провозглашался sacer [114] умерщвлялся, тем самым он принадлежал богам и исключался из человеческого сообщества. Ему больше не было места ни в городе, ни в любом другом месте на земле. Он должен был исчезнуть.
113
Pietas — благочестие (лат.).
114
Sacer — здесь: обреченный подземным богам, т. е. преданный проклятию, проклятый (лат.). (Примем. ред.)
Таким образом, pietas имела отношение к богам, к различным группам и отдельным людям, к городу и его пределам, в конечном счете ко всему человечеству. Последняя ипостась понятия pietas не была поздним и постепенным явлением, как иногда утверждается. Она с давних пор нашла свое выражение в юридическим понятии jus gentium (право народов), которое накладывало обязательства на римлян даже по отношению к иностранцам. Но разумеется, понятие pietas окончательно сформировалось только под влиянием греческой философии, когда римляне переняли концепцию humanitas, идею о том, что сам факт принадлежности к человеческому роду создает настоящее родство, аналогичное тому, которое связывает членов одного gens или одного города, о долге, солидарности, дружбе или, по крайней мере, уважении. С понятием humanitas мы впервые сталкиваемся в литературе в замечательных афоризмах Теренция, один из персонажей которого произносит (в «Heautontimoroumenos», «Самоистязатель» [115] ): «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Возможно, Теренций и ограничился лишь тем, что перевел стих из Менандра, которому он подражал, но с уверенностью это утверждать нельзя. Как бы то ни было, интересно, что этот афоризм был очень популярен, над ним размышляли, его комментировали множество латинских писателей, и каждый вносил что-то свое в его толкование. Они трактовали его как формулу некой универсальной справедливости: civitas готапа расширилась до civitas humana [116] . И можно полагать, что мысль греческих философов не имела бы того влияния на римлян, если бы в ней не содержалось того выражения чувств, которые в скрытом виде они испытывали и которые внезапно осветились откровением, пришедшим с Востока.
115
На русском языке существует и второй перевод названия — «Сам себя наказывающий».
116
Civitas romana — римская община, римский полис; civitas humana — человеческое общество, человеческая общность (лат.).