Цивилизация Древней Греции
Шрифт:
Отныне, какими бы ни были причины, роль этих профессиональных воинов в греческих армиях возрастает в ущерб воинам-гражданам. Их мастерство растет благодаря упражнениям, к которым их обязывали знаменитые полководцы, например афинянине Конон, Ификрат и Тимофей, спартиат Агесилай или менее именитые воины, истинные главы отрядов, такие как Менелай из Пелагона, македонец, служивший Афинам с 363 года, за что был удостоен различных почестей, в том числе получил гражданство. Изменения в области военной тактики, о которых мы уже говорили, во многом произошли благодаря наемникам: это можно сказать о пелтастах Ификрата, и неудивительно, что македонец Менелай был гиппархом во главе своих эскадронов, демонстрируя таким образом возраставшую важность кавалерии в армиях IV века.
Оказывались ли эти профессиональные воины более безжалостными в отношении гражданского населения, чем традиционные войска? По правде сказать, как те, так и другие занимались грабежом, который считался правомерным для победителей. Но в действительности современники со страхом смотрели на отряды наемников, состоящие из «апатридов, дезертиров и людей, виновных во всех преступлениях», их обвиняли в «бесчинствах, насилии, презрении к закону». Наконец, их считали «общим врагом всего человечества». По крайней мере, такие выражения в 356 году использует Исократ в своем трактате
Глава шестая
ОБРЯДЫ И БОГИ
Для большинства наших современников греческая религия — это главным образом легенды, к которым наши поэты и художники, начиная с эпохи Возрождения, часто обращались, подражая греческим и латинским предшественникам. Эта мифологическая память дополнялась образами величественных мест — Дельфы, афинский акрополь, мыс Суний, где посреди святилища до сих пор возвышаются красивые и трогательные развалины. Еще с Леконта де Лиля и поэтов группы Парнас подлинные имена греческих богов, более или менее корректно переведенные, были заменены на соответствующие им имена римских богов, с которыми их часто путали. Но даже говоря о Зевсе, а не о Юпитере, об Афродите, а не о Венере, о Гермесе вместо Меркурия, мы, как правило, смотрим на них с позиций читателя «Метаморфоз» Овидия, а не глазами афинянина V века. Эта концепция объясняется долгой книжной традицией, авторитет которой сложно пошатнуть. Но она не соответствует настоящим религиозным взглядам греков классической эпохи, которые мы так стремимся узнать. Возможно ли это, и каким способом?
Литературные тексты остаются самым богатым источником для нас, однако, используя их, мы рискуем прийти к ошибочным выводам. Действительно, в легендах, связанных с богами, греки давали волю своему воображению, не придерживаясь точной передачи традиции. У греков никогда не было незыблемых догматов в сфере мифологии: множество культовых мест, разбросанность населения и партикуляризм греческих городов благоприятствовали распространению легенд в радикально разнообразных формах. Осознавая эти вариации, не задевавшие религиозных чувств, поэты не упускали возможности добавить что-нибудь свое. Именно глубоко религиозное чувство заставляет Пиндара изменить устоявшуюся традицию: в «Первой олимпийской оде» он живо критикует историю о Тантале, вынужденном убить своего сына Пелопа, чтобы плоть его стала мясом на столе у богов:
Человек о богах
Должен говорить только доброе…
<…>
Нет!
Я не смею назвать людоедами богов![15]
Поэтому он многократно изменяет легенду, чтобы привести ее в соответствие со своими моральными требованиями. Авторы трагедий поступают так же: они не стесняются исправлять предания по воле своей фантазии; таким образом содержание старых мифов становится необычайно пластичным. Позднее, в эпоху эллинизма, эрудиты, специалисты по мифам, схоласты и составители сборников, в свою очередь, занялись обработкой мифологии, изобиловавшей противоречиями. В этот период сокровищница греческих легенд изменялась и обогащалась под воздействием намерений иного рода: речь идет о необходимости объединить противоречивые традиции, дабы удовлетворить требованиям рационализма, которые выдвигали философы, или приправить живописными вымыслами долгое время передававшиеся рассказы, дабы сохранить их «остроту» для искушенной публики. Однако именно у поздних авторов, а не у Гомера и не у трагиков, римские писатели черпали информацию, прежде чем передать ее нам. Таким образом, мы видим, насколько сложно историкам религии интерпретировать информацию, предоставляемую этими источниками. Они передают нам, скорее всего, продукт умелой обработки, в котором весьма сложно, а зачастую невозможно различить достоверные свидетельства, почерпнутые из надежного источника, и чистой воды вымысел.
Разумеется, богатство и пластичность мифологической традиции являются своеобразной чертой, свидетельствующей о глубокой природе греческой религии. Но с этим следует обращаться с большой осторожностью. Без серьезных замечаний рассматриваться могут лишь тексты, сообщающие о легендах, которые связаны с обрядами. Ибо культ гораздо лучше легенд знакомит нас с древними греками, непосредственно показывая их религиозное поведение. Конкретный обряд — вот единственно ценный ориентир в этой сфере, независимо от того, каким образом стал он нам известен: благодаря ли какому-нибудь автору, или надписи, или археологическому источнику. Здесь мы видим общественные реалии, верования, воплощенные в поведении, а не одни лишь умозрительные построения. Изучение греческой религии, таким образом, заключается в перечислении, описании и, по возможности, интерпретации культовых практик, которые всегда являются локальными, а вовсе не в зыбком обобщении мифологических свидетельств, зачастую недостоверных и редко связных. Легенда становится важным источником лишь в том случае, если она
Мы узнаем о культовых практиках из различных источников, толкование которых требует разнообразных методов. Во-первых, это свидетельства литературных текстов, где обряды иногда упоминаются вскользь, а иногда описываются в мельчайших деталях, бесценных для нас. Так, в гомеровских поэмах содержится множество сцен с молитвами или жертвоприношениями, аттические трагедии описывают некоторые погребальные обряды, Аристофан изображает празднование сельских дионисий. Наконец, мы имеем свидетельства историков и полиграфов: Геродот в V веке до н. э., Плутарх в начале II века н. э. дали немало сведений, касающихся религиозной жизни греков, к которой оба автора проявляли живой интерес. Есть еще компиляторы более поздних периодов, чьи произведения дошли до нас частично благодаря византийским средневековым лексикографам, например анонимный автор (часто называемый из-за старой ошибки Свидом) сборника, известного как «Свида». Эти цитаты и краткие заметки, зачастую искажавшиеся при переписывании текста, тем не менее значительно обогащают наши познания в древнегреческой религии. Но настоящим сокровищем для нас является Павсаний. Этот оратор II века н. э., составивший описание[16] материковой Греции (Аттика, Пелопоннес, Беотия и Фокида), уделил особое внимание религиозным обрядам и традициям. Поскольку его маршруты пролегали через самые маленькие поселения, он стремился добросовестно записать услышанные легенды и замеченные культовые практики. Без его разноплановых, достоверных и богатых данных наше представление о греческой религии было бы очень кратким и искаженным. Уважая запреты, относящиеся к некоторым аспектам культа, предназначенным исключительно для посвященных, он не описывает секретные практики, однако он сообщает нам об их существовании, о котором мы чаще всего не подозревали. Что же касается общественных обрядов, он охотно их излагает, иногда в мельчайших подробностях, особенно если это необычные или удивительные обряды: он дает нам объяснения, полученные на месте, или взятые из литературы. К тому же высокая топографическая точность его маршрутов позволила найти множество религиозных памятников, чьи руины сохранились до сих пор: без него мы бы затруднились идентифицировать большинство зданий или даров в крупных святилищах Дельф и Олимпии. Без этих описаний, иногда лишенных красочности и личного отношения, но в целом точных, а иногда и подробных, мы бы ничего не знали о внутреннем убранстве крупных святилищ. Можно представить, насколько историки религии обязаны Павсанию.
Помимо литературных текстов, богатыми и разнообразными источниками информации являются археологические и эпиграфические документы. Надписи, касающиеся религиозных организаций, крайне многочисленны: священные законы, посвящения на памятниках, списки приношений и священных сокровищ, описание чудесных излечений, оракулы, декреты, принятые по случаю религиозных праздников, священные календари, надгробные эпиграммы — все эти тексты, увековеченные на камне или металле и обнаруженные в результате раскопок или случайно, раскрывают перед нами те стороны греческой религии, о которых авторы, не считая Павсания, зачастую умалчивают или дают недостаточно объяснений. Для нас эти источники еще более интересны тем, что не подвергались «обработке» и создавались в ответ на непосредственно возникавшие практические нужды и большей частью не подвергались пояснительной правке или изменениям, которые были неизбежными для рукописей. В этом очевидная ценность их показаний.
Что же касается собственно археологических источников, которые интересуют историю религии, их можно разделить на две категории: памятники архитектуры и изобразительные памятники. Разрушенные здания, более или менее репрезентативные, в зависимости от степени их разрушения, позволяют лучше познакомиться с планами святилищ и расположением священных сооружений: храмы, сокровищницы, алтари, специальные здания, предназначенные для мистерий, портики, чудодейственные источники. В исключительных случаях более или менее точно можно воссоздать их профиль. Частичные реконструкции, которые сегодня охотно называют неологизмом анастилоз, позволяют оценить масштабы площадок и мысленно воссоздать мероприятия, проводившиеся на них. Изобразительные памятники вносят уточнения в эту картину: найденные статуи, будь то дары или позднейшие копии знаменитых памятников, дают нам образ божества; надгробные или посвятительные рельефы изображают верующих перед богом или живых вокруг покойного, которому смерть даровала вечный покой; скульптурные украшения в религиозных сооружениях, фронтоны, метопы, сплошные ионические фризы, карнизы и архитравы разворачивают перед нашим взором сюжеты, выбранные не случайно, а по крайней мере с целью послужить уроком посетителю; рисунки на вазах в их бесконечном разнообразии представляют весьма интересные ритуальные сцены и множество мифологических изображений, которые своеобразно обогащают свидетельства текстов. Число этих источников ставит перед специалистом неразрешимые задачи. Тем не менее постепенно их изучение продвигается, и изображения получают свои толкования, так же как и сведения, почерпнутые из текстов, оживают при сопоставлении с археологическими источниками. Метод, заключающийся в сопоставлении источников для их взаимного прояснения и требующий от исследователя разносторонней осведомленности и обширных познаний, безусловно, весьма плодотворен во всех сферах изучения Античности, но особенно необходим он в истории религии: замечательные работы шведского ученого М. П. Нильссона с блеском это продемонстрировали. Говоря о греческой религии, необходимо учитывать все эти разнородные элементы, чтобы сопоставлять данные.
*
По их свидетельствам, греческая религия представляется нам тесно связанной с социальными группами. Частично это отражается в источниках, к которым мы обращаемся, в текстах, регламентирующих коллективные церемонии, в общественных памятниках, построенных в честь богов-покровителей города, в произведениях искусства, иллюстрирующих общественные верования. Но это еще и основная черта человека эпохи классической Греции. Он не позиционирует себя как отдельного индивида, чье личное спасение может быть получено вне зависимости от социальных групп, к которым он принадлежит: это существо в высшей степени социальное, или, по словам Аристотеля, «политическое существо», которое зависит от отношений с другими и которое по-настоящему может выполнить свое предназначение лишь сквозь призму этих отношений. Мы говорили об этом, анализируя феномен войны. Но религия — основной психологический элемент, обеспечивающий сплоченность групп и долговременность их существования. Вот почему ее проявления, даже индивидуальные, как правило, имеют более или менее выраженный социальный характер: если они направлены к божеству, они подразумевают наличие зрителей, которые были свидетелями и ради которых старался автор священного действа.