Цивилизация смерти
Шрифт:
Припомним, обитатели Юга составляют подавляющее большинство жителей планеты — сотрудников и безработных корпорации землян, которые настойчиво добиваются изменения правил игры и дополнительной эмиссии голосующих акций, в том числе за счет тайных кладовых обнаруженного ресурса. Потенциальная мощь данного богатства между тем становится объектом перманентной игры на повышение. В результате на горизонте истории забрезжил смутный образ альтернативной "цивилизации смерти", отдельные элементы и кое-какой инструментарий которой уже включены в пространство политических игр.
Однако эффективно поданная (проданная) смерть — это не просто рычаг перемен в пользу Глубокого
Еще в прошлом веке началось активное обсуждение (сейчас оно продолжается) проблемы сдерживания роста, контроля и даже сокращения в той или иной форме избыточного ресурса жизни на планете. В данном контексте заметно иначе прочитываются некогда шокировавшие европейский мир сентенции безумного философа: "создать новую ответственность, ответственность врача, для всех случаев, где высший интерес к жизни, восходящей жизни, требует беспощадного подавления и устранения вырождающейся жизни…".
Дебаты о последствиях демографического взрыва сливаются с темой нищеты и радикализации Глубокого Юга, подводя человечество к фактическому пересмотру прежнего реестра ценностей цивилизации и культуры. Так, на "земляничных полянах" (пост)современности с некоторых пор ощутимо дыхание экофашизма — планов радикальной/плавной депопуляции Земли, переступающих через, казалось бы, незыблемо утвержденные социальные и моральные запреты. Экофашизма, постепенно переходящего от призывов к самооскоплению и автоаннигиляции, к сумеречной проектности биотерроризма невиданных прежде масштабов, которая и преследует, в общем-то, совершенно другие цели.
Обсуждение последствий демографического взрыва, равно как и проектируемые радикальные его опровержения, обозначили выход на поверхность не только глобальных схем активного сокращения пространств нищеты или превентивных планов укрощения многоголовой ярости бытия. Здесь также заметно присутствие холодного разума, с позиций собственной исторической перспективы оценивающего потенции антропологической деструкции и масштабность планов построения постчеловечного мира. И хотя пока это не более чем гипотетичный и двусмысленный элемент иных схем и построений (связанных, скорее, с конкуренцией социального/политического доминирования либо представляющих подводную часть закрытых проектов и методик управления кризисами), тем не менее, подобное мирополагание все чаще означает не только разрешение форсмажорных ситуаций, но также их форсирование, углубление, приумножение.
Подобного рода действия при желании можно охарактеризовать и как отчаянные попытки контролировать неопределенность складывающейся на планете ситуации, которая развивается подчас в худших традициях дьявольской альтернативы. Или как формирование устойчивой стратегии управления поднимающим голову хаосом — этого интенсивно разрабатываемого направления новейшей управленческой культуры. Существуют вместе с тем и более глубокие измерения деструктивного управления, связанные с протоформами целостной композиции "культуры смерти". Короче говоря, в социальном космосе возникают зачатки квазиантропологической системы, помышляющей утвердить себя со временем в качестве устойчивого свода событий и новой меры вещей.
Пунктиром развития подобной логики могут служить обоснования "тотальных", а не "цивилизованных" войн,
В той или иной форме деструкция постоянно присутствует в человеческом обществе, будучи инкапсулирована в культурный текст, для которого характерна определенная асимметрия конструкции и деструкции (исторически, в целом, в пользу первого компонента). Деструкция традиционно прочитывалась как асоциальное действие, и в то же время ее сублимация — стержень обновления, деконструкции и реконструкции самой культуры, а также таких феноменов, как история и цивилизация. Формой же социальной легитимации наиболее бесчеловечных, неприкрыто антиантропологических кодов уничтожения является война.
Наконец кто-то решается властно, деятельно произнести — "правил нет, они не существуют" — и хрупкий лед цивилизации, столь привычный космос человеческого общежития оказывается взорванным и разрушенным.
Как бы то ни было, приходится констатировать некоторое смещение исторического баланса конструкции и деструкции в пользу последней.
Цивилизация смерти
Одни верят в жизнь, другие — в смерть.
Я верю в смерть.
Радикальное переосмысление в данном контексте уже не военной, то есть чрезвычайной, ситуации, а структур повседневности с их ползучей модификацией выворачивает наизнанку привычные исторические замыслы, трансформируя прежнее целеполагание человечества
Подобная противоречивая и во многом гипотетичная перспектива, быть может, обозначила реальную траекторию событий, в то время как деспотия обыденности скрывает от нас агонию цивилизации, казалось бы, удерживающей завоеванные в предшествующие века гуманистические позиции, но на деле шаг за шагом нисходящей в историческое небытие. Образно говоря, современная (modern) цивилизация напоминает гигантскую льдину, постепенно растворяющуюся в клокочущем и бурлящем океане времени. Является ли подобное состояние составной частью истории, или же оно знаменует начало некой контристории человечества?…
Прошло вполне достаточно времени с тех пор, как был осознан, сформулирован и апробирован тезис: если "над жизнью нет судии" и все позволено — любой эксперимент в марксистском, ницшеанском или фрейдистском духе, — то логическим концом истории станет антропологическая катастрофа, планета превратится в постчеловеческий мир. Социальное время начнет обратный отсчет, а, в конечном счете, в обществе прорастет и возобладает ахрония — макабрическая "цивилизация смерти", лишенная реального исторического вектора, каковым является структура времени в его общепринятом сейчас понимании. Если так, то наступит неведомая доселе эпоха, когда смерть становится главным ценностно-насыщенным, культурно разработанным и социально диверсифицированным содержанием жизни.