Цивилизация. Новая история Западного мира
Шрифт:
В последние годы Западной империи местная структура потребностей и обычаев, местная властная иерархия стали важной альтернативой культуре контролирующего центра. Искусство и орнаменты на римских постройках III–IV веков демонстрируют едва заметные «туземные» вариации римского стиля, свидетельствующие о новой жизни местных традиций изобразительного искусства и зодчества. Состоятельные члены общества предпочитали строить роскошные поместья и дворцы в сельской местности или пригородах, нежели внутри городской черты. На этих виллах можно было найти прекрасные мозаики, мраморные стены, разгороженные занавесями галереи и, самое примечательное, банные помещения для личного, а не для публичного пользования — личное удовольствие ценилось выше, чем жизнь напоказ. Одним из парадоксальных эффектов такой региональной автономии явилось то, что местные жители стали жить более по-римски. Большие возможности распоряжаться собственными делами привили средним классам Италии, Испании, Галлии и других регионов большую любовь к культуре империи. Они стали говорить на местных вариантах латыни — тем самым дав начало современным романским языкам, — а кельтский язык и культура пришли в забвение даже в сельской Галлии. Коренные обитатели строили себе загородные виллы, носили римскую одежду, скрепляемую римскими фибулами, и даже варвары южной Германии стали усваивать римские обычаи. Для этих самодостаточных провинциалов империя приобрела абстрактное качество, и теперь
В последние десятилетия империи ее культура трансформировалась и в другом ракурсе, демонстрируя возросшее влияние культуры христианской. Мозаики IV века из Остии, портового города в устье Тибра, отсылают к классическому искусству прошлого, но, вместе с тем. и к будущим средневековым живописным и скульптурным изображениям человека. На протяжении почти тысячелетия идеальная жизнь человеческого духа персонифицировалась фигурой ученого мужа классического периода, окруженного книгами и учениками и с интересом вглядывающегося в мир. В течение IV и V веков этот образ ушел в прошлое, и идеалом человека сделалась фигура христианского святого. У статуй, найденных в Остии, мы видим застывшие черты лица и возведенные глаза — они обращены внутрь, то есть в душу, и вверх, то есть в небеса. Отмерла и классическая идеализация человеческих пропорций: поскольку изображения святых и благочестивых людей писались ради вдохновения и духовного просветления, их создавали в субъективной и схематичной манере — человеческая плоть несла в себе порчу, поэтому художник сосредоточивался на передаче внутренней жизни посредством формальных техник и символов. Тем не менее развивающееся христианское искусство Средиземноморья, в отличие от большинства языческих религий, помещало именно человека в центр творения. Хотя классическое и христианское искусство изображали человека каждое по-своему, и то и другое выделяли его в ряду всего сущего.
Разрушение объявшей огромное пространство материальной и экономической структуры Западной империи привело к возникновению совсем другой Европы. Империя еще была чем-то вроде призрачного эха, однако римские города в основной массе уже опустели (за исключением тех, что функционировали как центры церковной жизни), и Запад превратился в территорию сельского хозяйства, державшегося исключительно на локальной инфраструктуре. Многие исследователи придавали серьезное значение этой дезурбанизации — население Рима, достигавшее когда-то максимума в 1 миллион человек, к VII веку сократилось до 20 тысяч, а треть итальянских городов обезлюдела полностью, — однако римские города создавались с целью, которая более не существовала. Для Европы было необходимо вернуться к доимперскому устройству, дабы заново отстроить процветание. При этом мы не должны видеть в восторжествовавшем регионализме или переходе к сельскому существованию приметы невежества и социального разложения. Хотя общеевропейский объем производства упал, сельская жизнь в раннем Средневековье имела свои преимущества: отсутствие вмешательства извне, крепкая и устойчивая система внутриобщинных отношений, гарантии от крупномасштабного голода, относительная безопасность. Легенда о живущей в мире и спокойствии империи, после смерти которой наступили века распрей и раздоров, не произвела бы никакого впечталения на жителей бесчисленных сельских поселений, которые были рады скинуть с себя политическое и налоговое бремя Рима.
Не считая правильным ставить знак равенства между распадом Западной империи и деградацией, некоторые историки последнего времени выдвигают теорию, согласно которой расцвет империи отмечался «интенсификацией» активности в определенных центрах, а закат — ее «понижением», или рассредоточением. Например, тогда как Рим терял свое влияние и население, Константинополь превратился в крупнейший город Евразии. Культурная, экономическая и политическая жизнь на Западе перетекла из городов в сельскую местность, и по тому же пути пошло христианство — монастыри сделались центрами сельской, а не городской жизни, а короли и аристократия обитали преимущественно в охотничьих замках и загородных поместьях. Первые монастыри Западной Европы были основаны в 415 году близ Марселя, а в 540 году св. Бенедикт утвердил свод правил для крохотной общины, обосновавшейся в высокогорном Монте-Кассино. Кое-кто из основателей монастырей считал недостаточным просто жить в сельской среде — по их убеждению, подлинную близость к Богу можно было обрести только в самых безмятежных и максимально отдаленных уголках земли. Монастырские общины возникали на островах у ирландского побережья и постепенно на всех островах к западу от Шотландии, включая знаменитую общину Колумбы на острове Иона, после чего столь же изолированные общины рассеялись и по другим местам — например, на Линдисфарне, или Священном острове, неподалеку от северо-восточных берегов Англии. Монахи вовсе не спасались от языческих преследований, они просто желали провести жизнь где-то «посередине между небом и землей».
Они приближались к Богу, погружаясь как можно глубже в мир природы — в этом сказывался их подлинно кельтский инстинкт.
Старые римские дороги, рассчитанные на интенсивное движение, дополнились сетью проселков, связывающих между собой множество не только мирских, но и христианских поселений. И хотя формально римская система коммуникаций ушла в прошлое, ее материальная составляющая по-прежнему обнимала собою весь континент. Транспортные сети обслуживали даже островные аббатства — движение в Ирландском море в VII и VIII веках было столь насыщенным, а поселения на его берегах столь многочисленны, что некоторые историки теперь называют этот регион Средиземноморьем Запада. В любом случае мы должны отбросить всякую мысль о том, что христиане крайнего Запада были отрезаны от остального мира. Они безусловно верили, что Бог присутствует повсюду и что христианство можно исповедовать везде, где только сверху есть небеса, а снизу— преисподняя. Вселенский характер религии позволял заложить христианскую общину в любом месте, а желание поддерживать сообщение друг с другом и ощущать принадлежность к единой для всех вере означало, что одни и те же сочинения изучались на Ионе и в Антиохии, в Армаге и в Александрии.
Даже при римском владычестве около 90 процентов западноевропейцев проживали в сельской местности. Рассредоточение по территории Запада дало возможность христианству стать религией простого народа, однако в ходе подобной трансформации оно не могло не считаться с потребностями новой паствы. Этот бессознательный процесс трудно проследить с какой-либо ясностью, но существует достаточно свидетельств того, что христианство усвоило многие черты прежних языческих культур — кельтской и германской. Если восточное христианство, с его иудейской родословной и городской средой существования, было целиком поглощено человеком и его отношениями с Богом, то западная религия демонстрировала больше интереса к природному миру. Забота об урожае, «священные» растения и животные, приписывание осязаемых духовных свойств лесным чащобам, вместе с праздниками весны, летнего и зимнего солнцестояния и некоторыми конкретными верованиями, такими как представление о магических свойствах трехчастных предметов, — все это было постелено вовлечено в орбиту христианства.
Если христианство в достаточной степени укоренилось на территории Римской империи и если дезинтеграция,
Церковная организация, с которой столкнулись саксы в Англии. была не столь сильна, ей еще только предстояло найти свое место в новой культурной среде. Но и саксы на Британских островах, и франки и готы, которые оседали на землях Галлии, были хорошо знакомы с христианством как одним из влиятельных местных религиозных течений.
Беда рассказывает, как в 587 году на пути из Рима в Кент Августина и сопровождавших его «вдруг охватил ужас. Им захотелось вернуться домой вместо того, чтобы идти к варварскому, свирепому и недоверчивому народу, говорившему на непонятном для них языке». Однако благодаря раскопкам в таких местах, как Уэст-Хеслертон в восточном Йоркшире или Уэст-Стоу в Саффолке, мы знаем, что мир, в котором обитали язычники-англосаксы, был не более опасным и воинственным, чем любой другой. Они вели относительно спокойный образ жизни и имели вполне стабильные общественные структуры; их ценности были тесно связаны с окружающей природой, они обладали превосходными художественными навыками и глубокой и изощренной устной культурой. Некоторые англосаксонские вожди действительно могли быть враждебно настроены по отношению к христианским эмиссарам, поскольку видели в их деятельности угрозу своим ценностям — не будем забывать, что Августин был послан обращать англичан из Рима, города, символизирующего внешнюю власть и подчинение.
Если английская часть Британии усвоила германскую культуру саксонских пришельцев, то на западе острова и в Ирландии развивалось христианство, которое признавало Рим центром церкви при том, что сама эта территория никогда даже не входила в состав империи. Удивительным образом обитавшие здесь «атлантические» племена смогли принять новую религию — возможно, благодаря ее редкой гармонии с местными обычаями, — одновременно оставаясь неподвластными ни римскому, ни саксонскому влиянию.
Христианские общины, не сгинувшие вместе с римской администрацией, тем не менее очутились в мире, в котором отсутствовал координирующий центр, и внутри церкви, которая утратила властную инстанцию. Представление о Риме продолжало жить в умах, и каждая община черпала силу из связи с этим почти мифическим городом, однако на столетия у христиан исчезло какое-либо ощущение, что церковь управляется и направляется из Рима. Легендарные трансальпийские путешествия миссионеров, а потом и пап, несмотря на символическое значение, которое они приобрели в дальнейшем, не сыграли практически никакой роли в жизни христианства севернее Италии. Постепенно, наощупь, христианские общины выстраивали собственные отношения с правителями европейского Севера и Запада. В частности, по мере того как каждое западное королевство возникало из объединения владетельной знати вокруг одного двора, христианские книжники, монахи, епископы и даже миряне становились для новых монархов привлекательными кандидатами на место в свите. Знаменитое обращение в 627 году нортумбрийского короля Эдвина у Беды описывается как результат долгого обсуждения достоинств новой религии между королем и его мудрыми советниками. На самом же деле жена Эдвина, сестра короля Кента, к тому времени уже была христианкой, и скорее всего то же самое касалось многих членов двора. Очень вероятно, что крещение Эдвина в Йорке, как и крещение Константина за три столетия до того, было признанием растущего влияния христианской религии среди подданных.
Еще раньше, в 496 году, состоялось обращение франкского короля Хлодвига — век спустя Григорий Турский изобразил это событие как великую победу католической церкви.
Племя франков, занимавшее нынешнюю территорию северо-восточной Германии и стран Бенилюкса, в результате исчезновения имперских границ прирастило свои владения за счет северной Галлии. К концу V века под его контролем находилось большинство ключевых торговых маршрутов и плодороднейшие угодья северной Европы. На большей части тогдашней Галлии имперские наместники и епископы, несмотря на происходивший распад империи, как ни в чем не бывало продолжали выполнять свои функции. Юг на какое-то время был оккупирован остготами, осевшими в нескольких областях и подчинившими себе несколько других; при этом, несмотря на исповедуемое ими арианство, о сколько-нибудь серьезных столкновениях на религиозной почве между ними и христианами-католиками нам не известно. Что касается франков, то они, по уверению Григория, якобы не знали христианства вообще — но это очень мало похоже не правду. Ремигий, епископ Реймса и правитель части Галлии, убедил Хлодвига, что королю будет весьма выгодно заручиться поддержкой местных христианских общин. Обращение явно склоняло на его сторону мнение простых людей в Галлии, к тому же от католических епископов он получал статус светского лидера христиан и церковную санкцию на «освобождение» паствы от «оккупантов» — ариан. По всей видимости, Хлодвиг счел для себя правильным принять главенствующую религию новых подданных, — его обращение стало таким же политически разумным шагом, как обращение Константина и Эдвина. Королевское крещение случилось на Рождество 500 года в Реймсе, и из его описания у Григория Турского мы видим, что церковь к тому времени была давно устоявшейся частью жизни: «На улицах развесили разноцветные полотнища, храм украсили белыми занавесями, баптистерий привели в порядок, разлили бальзам, ярко блестели и пылали благовонные свечи, и весь баптистерий полнился божественным ароматом».