Цивилизация. Новая история Западного мира

Осборн Роджер

Система, которая возникла с принятием конституции и Билля о правах, позволила Соединенным Штатам оставаться стабильным политическим образованием на протяжении двух столетий, за которые сама страна изменилась до неузнаваемости. При этом конституция почти не претерпела изменений. Структура, создававшаяся для 13 прибрежных штатов и 2,5 миллиона человек, преимущественно британских экспатриантов, живущих фермерством и мелкой торговлей, оказалась пригодной и для целого континента, населенного 300 миллионами человек, происходящих со всех уголков света. В конституции Соединенных Штатов тщательно сбалансированы права, свободы и законы. Она не дала гражданам полного народовластия, но гарантировала представительный принцип и, что еще важнее, зафиксировала несколько базовых законов, оберегающих их интересы, и учредила институты для применения этих законов. Получив представительное

правительство, американцы также получили защиту от правительства. Убеждение, что демократия есть предельная цель политического развития, часто заставляет забывать об этом принципиальном элементе самой могущественной демократии в мире — институты, которые определяют и защищают гражданское состояние человека и дают ему право на несогласие, часто важнее, чем демократия. Если в обществах обычая эти институты укоренены культурно, то в новых странах их приходится изобретать. Конституция США, таким образом, представляет собой гибрид. Билль о правах, добавленный в ответ на требования представителей населения, сохранил привычные свободы сообществ, не испытывавших гнета верховной власти, — таких, какими были 13 первых колоний. Однако неприкосновенная и неизменяемая основная часть документа связала американскую политику высшего уровня жестким набором условий, которые не всегда служат интересам страны и ее народа и вдобавок наделяют чрезвычайными полномочиями небольшую группу людей.

Окончательное слово по поводу принципов представительства следует предоставить человеку, ответственному за составление Декларации независимости и отстаивание необходимости принятия Билля о правах. Томас Джефферсон понимал, что представительное правление требует знающих и политически грамотных избирателей. Старый — древний как Афины — аргумент против наделения людей свободой распоряжаться своими делами гласил, что для принятия сознательных решений они недостаточно образованы. Афины, как было прекрасно известно Джефферсону, справились с этой трудностью, обеспечивая образование своим гражданам и постоянно принуждая их к активному участию в делах города. Джефферсон считал, что для Америки должны выполняться те же условия: «Я не знаю другого источника высших полномочий в обществе, кроме самого народа; если же мы полагаем его не вполне просвещенным, чтобы осуществлять контроль по здравому усмотрению, то средством от этого будет не забрать управление из его рук, а сделать его усмотрение осведомленным».

Первые десятилетия Соединенных Штатов были временем становления федеральной финансовой системы и правления «старых соратников» по борьбе за независимость. Вслед за Джорджем Вашингтоном президентами были избраны Джон Адамс, Томас Джефферсон и Джеймс Мэдисон. Вопреки прежнему курсу Адамса и Джефферсона, не позволивших втянуть страну в наполеоновские войны, в 1812 году президент Мэдисон, под давлением новых членов конгресса и поселенцев, которым не терпелось обосноваться на канадской земле, объявил войну Британии. Результатом стал захват Вашингтона и сожжение Белого дома британскими войсками в 1814 году. США одержали решительную победу при Нью-Орлеане в январе 1815 года, однако к тому времени война уже официально завершилась. Британия и Соединенные Штаты больше не воевали между собой и, что не менее важно, Америка больше не ввязывалась ни в один из европейских конфликтов на протяжении столетия. Сбросив колониальные оковы, новая страна повернулась в сторону, противоположную Атлантике, и устремилась навстречу своему неизвестному будущему на западе.

Конституция Соединенных Штатов не могла родиться в Венеции, Лондоне, Эдинбурге, Вене или Мадриде; ее авторы должны были верить, пусть и ошибочно, что у их общества нет прошлого, на которое нужно озираться, а только принципы, которыми нужно руководствоваться в настоящем. Вслед за Томасом Пейном они были убеждены, что их не могут ограничивать законы предков. Однако, как только вожди Американской революции создали прецедент начинания с нуля, другие уже могли следовать их примеру. Ни в Париже в 1789 году, ни в Петрограде в 1917 году не произошло бы того, что там произошло, если бы не события в Филадельфии в 1776 году.

Если американская революция имела фундаментальные и далеко идущие последствия, то французская революция, начавшаяся в год вступления в должность Джорджа Вашингтона, оказалась для своего времени событием более масштабным и катастрофичным. Франция, несмотря на свои трудности, по-прежнему оставалась господствующей державой Западной Европы, а также осью европейской культуры. Тогда как для большинства европейцев

американская независимость была далеким, пусть и интересным, событием, Франция располагалась в центре всеобщего внимания.

20 августа 1786 года генеральный контролер финансов Франции Шарль-Александр Калонн в своем отчете Людовику XVI нарисовал зловещую картину финансового состояния страны. За предшествующие несколько лет государственный долг Франции увеличился втрое, выплаты по процентам съедали почти половину доходов казны, а ожидаемый доход за следующий год был уже потрачен. Основу функционирования государства — собирание достаточной суммы налогов для покрытия королевских расходов — поразил жестокий кризис. Людовику пришлось обратиться за помощью к знати.

У традиционных parlements, советов аристократов-нотаблей, теоретически имелись полномочия поднимать налоги, однако они отказывались сотрудничать с королем без радикального пересмотра системы политической власти. И здесь сказывалось не уязвленное самолюбие благородного сословия — в отличие от короля французская знать понимала, что и страна, и весь мир за пределами Версальского дворца изменились, и ситуация, когда владетельные князья могли бесконтрольно собирать дань с покорного населения, ушла в прошлое. Во Франции уже имелся большой средний класс, силами которого, по сути, и осуществлялись административные функции государства и повышалось его благосостояние. Юристы, купцы, врачи, кадровые офицеры, правительственные чиновники, мелкие помещики, хозяева мануфактур и банкиры составляли влиятельную общественную прослойку за пределами традиционного троевластия короля, знати и церкви. И участники parlements, и вновь поставленный министром финансов Жак Неккер сознавали, что единственно возможным для Франции способом управления будет включить этих людей во властные структуры или, по крайней мере, дать им совещательный голос. В августе 1788 года Людовик согласился созвать Генеральные штаты — традиционный и редко использовавшийся орган, состоявший из представителей знати, духовенства и буржуазии. Хотя последняя, известная как Tiers etat («третье сословие»), теоретически выступала от имени 95 процентов всех жителей Франции, не принадлежавших ни аристократии, ни церкви, на практике ее делегатами были сплошь выходцы из образованного круга: юристы, купцы, чиновники, врачи.

Финансовые проблемы Людовика дополнительно осложнялись превратностями судьбы. В 80-х годах XVIII века Франция пережила несколько неурожайных лет, самый худший из которых пришелся на 1788 год. К весне 1789 года, наступившей вслед за необычно холодной зимой, двадцатимиллионное население страны столкнулось с ситуацией недостатка продовольствия. Распространившиеся слухи о том. что запасы зерна удерживаются правительственными чиновниками, спровоцировали начало хлебных бунтов в Париже и других городах. В конце апреля в ходе беспорядков в парижском предместье Сент-Антуан королевские солдаты расстреляли 300 человек. Хлебные бунты случались и раньше, однако в 1789 году их участники впервые начали высказывать политические требования. Новости о созыве «штатов» (сословий) наэлектризовали всю Францию, и когда бунтовщики принялись выкрикивать «Vive le tiers!», стало ясно, что одного хлеба будет недостаточно.

Членам «третьего сословия», прибывавших в Версаль в мае 1789 года из своих юридических и торговых контор, из докторских и чиновничьих приемных в Ажане и Бриансоне, Лиможе и Аррасе. королевская резиденция, должно быть, казалась каким-то сказочным миром. Даже нас, современных людей. Версальский дворец поражает чрезмерностью масштабов и роскоши — в эпоху же Людовиков он намеренно создавался с целью произвести впечатление неземного величия. Посетители и просители, как предполагалось, должны были ощутить, что вступают во владения полубога. Но если Версаль поначалу и ошеломил мелких помещиков, то довольно скоро их благоговейный трепет перешел в раздражение; и если Людовик намеревался ослепить и подавить подданных, заключив в золотую клетку, то он серьезно недооценил их решимость.

Местоположение королевского двора в Версале несомненно повлияло на события 1789 года и в другом смысле. Мало того, что король был обособлен от своих подданных, — благодаря этому и Париж был городом без двора. Столица самой могущественной и богатой европейской страны и крупнейший город континента не имел практически никакого значения в качестве реального центра управления. Лишенный политического процесса и политических функций, в конце XVIII века он представлял собой кипящий котел недовольства, источник недоверия и презрения к обособившейся королевской власти.