cнарк снарк: Чагинск. Книга 1
Шрифт:
Хазин оглянулся на переезд, усмехнулся:
– Это не Люся по случаю была? Мужебойца?
– Не, не Люся. Это Снаткина. Тетка с велосипедом.
– Эта тетка зарубила мужа?! – поразился Хазин.
– Говорили, что да. Он ее щукой избил, а она его топором уговорила. Кстати, музей на Советской, мы неправильно едем.
Хазин потрогал голову:
– Да, точно… Кстати, Чагинск мне нравится все больше. Тут есть где развернуться, не то что в области. Он ее щукой, она его топором, и над всем целлюлозно-бумажная
– Пожалуй…
Снаткина любила похороны. Бабушка говорила, что Снаткина на всех поминках первый гость, и не поесть, а посмотреть больше. Наверняка и у бабушки Снаткина была.
Хазин развернулся на переезде и направился в сторону Советской.
– Надо Механошину подкинуть идею, – веселился Хазин. – Чичагин как отец-основатель! Как держатель ключа! Пусть Механошин привлечет общественные силы, добровольцев, молодежь, организует патруль… нет, лучше дружину! Пенсионеры Чагинска ждут, когда их переведут через железную дорогу в новое время! Приехали…
Хазин резко затормозил возле двухэтажного особняка, сложенного из ровной красивой лиственницы. Рядом с домом имелись три колодца разных конструкций, включая журавельный, из кустов выглядывал резной сортир, а за разноцветной клумбой возвышались могучие качели, срубленные явно без единого гвоздя, скрепленные дубовыми шипами; веревка же была сплетена из натуральной пеньки. Вполне может быть, что именно на таких качался Чичагин в детстве, подумал я и не удержался.
Пиво было отличным.
– Ты тоже об этом подумал? – спросил Хазин.
Как тут удержаться.
– Мне в первой половине дня думать вредно. Я думаю исключительно ближе к вечеру, тогда инсулин в крови концентрируется и мысли легки.
– Завидую. В нашей профессии сложно не думать, я постоянно думаю. Я думаю…
Хазин набрал в горсти волосы, подергал, массируя скальп и закатывая глаза.
– Одна моя подружка… ты ее не знаешь. Так вот, она училась на психфаке, а сейчас она, типа, рэйки, расстановщица…
Хазин дергал за волосы.
– И общается с богами? – уточнил я.
– Примерно… Так вот, есть такой прием для отстранения… Помнишь «Мецената Нечерноземья»? После того раза у меня нервы несколько расстроились…
У него несколько расстроились нервы… Я вздохнул, потрогал шрам на подбородке. У меня после этого здоровье расстроилось, счастье, что временно.
– Помню этих джентльменов… – Хазин натягивал волосы. – Забавные… Хотели джаз за три копейки…
Хазин сфотографировал журавель.
Шрам был гладкий и выпуклый, от привычки поглаживать его я с трудом избавился лишь полгода назад.
– Так вот, эта расстановщица… – Хазин тянул себя за волосы вверх. – Огонь была расстановщица…
Я несколько насторожился: поминать расстановщиц перед важной встречей плохая примета,
– Я серьезно говорю, насморк влет излечивала. Ментальным усилием… Через астрал… надо лишь научиться выстраивать мост…
Мысленный мост. Мост есть всегда, возможность есть всегда, переходить торопиться не стоит. Мост имени… Мост имени… я попытался вспомнить, как называлась книга, но вспомнил только, что все главные герои провалились в пропасть в первой же главе.
– Надо представить, что ты на одном берегу, а все остальные на другом, – бубнил Хазин. – И эти остальные машут руками, кричат, подпрыгивают, но до тебя долетают бессмысленные обрывки и мельтешение. А по-хорошему видны лишь крупные объекты: элеватор, карьерные самосвалы, ну или там… любимая водокачка…
Хазин выдохнул, опустил волосы и теперь смотрел на блестящие от жира ладони. Потрогал себя за нос.
– Мне кажется, это фигня, – сказал я. – Есть же перетягивание каната.
– Насморк прошел, – возразил Хазин.
Я выбрался из машины. Я знал, что лучше остаться в ней, но выбора нет.
– А вот мне кажется, мы постепенно проникаемся, – сказал Хазин вдогонку. – Свет Чичагина, хочешь не хочешь, но слегка озаряет наш путь. Надо быть осторожным…
Чертовски верно, надо быть осторожным.
– А ты давно… сюда не заглядывал?
– Лет пятнадцать, – ответил я.
– Ну, возможно, ты удивишься…
Я поднялся на крыльцо, толкнул дверь музея. Меня нельзя удивить краеведческим музеем.
Здесь пахло, как всегда, чугуном, сухим льном и чем-то посторонне сладким. Болюсами, подумал я. Тинктурой. Или кремлевской таблеткой, вполне возможно, так она и пахнет.
Музей начинался с выставки-продажи «Здоровец», и на ней, как и докладывал Хазин, вовсю повышали иммунитет, подвижность суставов, общую локомоцию и частную перистальтику, повышали как приборно, так и медикаментозно, консультант немедленно предложил мне ирригатор, а Хазину целебный жир.
– «Жир семейства псовых…» – озадаченно прочитал Хазин с бутылочки. – «Состав: жир песца, жир лисы…»
– Очень помогает, – заверил консультант.
Но жир Хазин не приобрел, впрочем, как и я ирригатор.
Выставка была изобильна, особенно отдел чаги и дегтя, сам же музей несколько подвинулся дальше. Сразу за гардеробом и «Здоровцом» стоял верстовой столб. Елизаветинский тракт, тысяча восемьсот неизвестный год, судя по информационной табличке – последний сохранившийся столб в области.
Хазин сделал несколько снимков.
– Его, кстати, мы притащили, – похвастался я. – Гуляли с Федькой. И с Кристиной… Ходили за брусникой и нашли столб.
– И зачем вы его из леса перли?
Я пожал плечами: