cнарк снарк: Чагинск. Книга 1

Веркин Эдуард Николаевич

– Пчелиный хлеб – это перга, – зачем-то поправил я.

– Витенька, так твой роман называется «Пергад»… а нет, «Пердак»… – гадко хихикнул Хазин.

Я не ответил.

Паша между тем триумфально закончил выступление. Зал рукоплескал. Я оглянулся. Начальственный стол поредел. Исчез врио, исчез мэр Механошин, на правом краю сидел полярник, на левом Алексей Степанович, он что-то рассказывал полярнику через закуски и салат. Паша кланялся со сцены.

– Витя, ты прав, – сказал Роман. – Ты совершенно прав, везде сплошная перга…

Мы

разговорились со Шмулей о перге и литературе, Шмуля много читал, а вот сейчас, за столом, зачитал стихи. Про детство, солнечные пляжи и ручейников в сумрачных водах, там еще птичка была…

– И я хочу стихи! – неожиданно воскликнул Хазин. – Я давно сочинил!

Он выскочил из-за стола.

– Ты куда, дурак, сейчас в программе пантомима…

Кажется, это сказал Шмуля.

Хазин быстро пробрался между столами к сцене и запрыгнул на нее. Из-за кулис решительно выступил молодой человек в костюме, но почему-то остановился. Зинаиды Захаровны на сцене не стояло, и Хазин завладел микрофоном.

– Хазик! Зажигай! – воскликнул Роман.

Я оглянулся. За начальственным столом уже снова сидели и врио, и мэр Механошин, на сцену они не смотрели, что-то обсуждали.

– Здравствуйте, – неожиданно трезвым и твердым голосом произнес Хазин. – Я рад приветствовать вас в этот день!

Зал вежливо похлопал. Хазин не унимался.

– Я представляю здесь ложу поэтической герильи «Перга и лопата», – сообщил он. – И от имени нашего тайного общества я имею честь осуществить… эстетическую обструкцию! Сейчас я прочитаю мини-поэму в двенадцати скажениях, посвященную…

Хазин набрал воздуха:

– Посвященную гибели станции «Мир»!

Из зала раздались одиночные аплодисменты, я посмотрел – хлопал в ладоши Алексей Степанович Светлов. Врио и мэр смотрели на него оторопело.

Хазин набрал воздуха и начал читать, размахивая правой рукой:

Две тысячи первый год,Станции «Мир» пиз…ц,А может, и миру пиз…ц,А я еще не отец…

На этих строках Роман засмеялся так, что прикусил язык. Хазин читал, размахивая руками:

А мне еще не повезло,А может наоборот,И мир кружится назло,И каждый час – оборот,И каждый миг – километр.Наматываются витки,И смотрят с испугом вверхСнизу материки.

Много. Много сегодня культуры. Перебор культуры. Звенящий день.

Стол МЧС переглянулся со столом милиции, и все вместе они вопросительно посмотрели на стол начальства. Врио губернатора задумчиво ел грушу. Хазин продолжал читать. Рядом со мной шепеляво засмеялся Шмуля.

– А

я тоже хотел про станцию «Мир» сочинить, – признался он. – Песню… А этот урод опередил…

Упала в лужу звезда,Сорвавшись от дней забот,Скоро миру пизд…ц,Две тысячи первый год!

В зале установилась тишина. Все перестали есть и пить. Алексей Степанович Светлов интеллигентно, но выразительно захлопал в ладоши. Вслед за ним захлопал и врио, а потом и мэр Механошин. И весь зал, включая стол МЧС. Я бы сказал, что некоторые хлопали искренне. То есть стихи, кажется, понравились.

– И еще хочу сказать, – сказал Хазин. – Озвучить, так сказать, тему, давно витавшую в воздухе. Надо взглянуть правде в глаза! Надо не побояться и переименовать! Переименовать!

Мэр растерянно поглядел на врио. Врио пил минералку.

– Вот и Алексей Степанович высказывался всецело за…

Хазин поклонился Алексею Степановичу, тот помахал Хазину вилкой. Привставшие было сотрудники милиции в недоумении опустились обратно. Печальный гляциолог ел бутерброд.

– Переименовать районную газету «Чагинский вестник» в «Сучий крестник»!

Стало тихо.

– Витя, – прошептали мне в ухо. – Мне кажется, вы перегибаете.

Федор. Он стоял за моей спиной и напряженно улыбался.

– Да это он сам придумал, – сказал я. – Я-то…

– Это эстетическая обструкция, – пояснил Роман. – Протест против пошлости и лизоблюдства.

Федор поглядел на Шмулю с подозрением.

– А что такого-то? – спросил я. – Это же искусство…

– Витя, не надо искусства, – попросил Федор. – Не надо, а?

– Давайте проголосуем демократически! – продолжал со сцены Хазин. – Кто за поступившее предложение?

– Витя! – сказал Федор.

– Я за! – Роман поднял руку.

Я поднялся из-за стола и поспешил к сцене.

Хазин явно собирался прочитать еще одно стихотворение, но я уже добрался до сцены и вытолкал его за кулисы. Хазин сопротивлялся, я незаметно щелкнул его по печени и прижал к стене.

– Народу понравилось! – пытался вырваться Хазин. – Я имел успех! Давай еще…

– У нас не поэтический вечер, – напомнил я. – Сейчас по списку пантомима.

– Я с детства люблю пантомиму! – упорствовал Хазин. – Я занимался в студии…

Я вжал Хазина в стену покрепче. Показались девушки с гитарами. К нам приблизилась возмущенная Зинаида Захаровна, она хотела сказать гневное, но Хазин опять вырвался. Я промедлил, Хазин же сгреб Зинаиду Захаровну в охапку и сочно поцеловал в губы.

– Евдокия Пандемониум… – выдохнул Хазин. – Обоссаться…

Зинаида Захаровна влепила Хазину оплеуху. Я сграбастал его за шиворот и с трудом стащил в зал.

Врио и мэр снова что-то обсуждали, на нас они не смотрели. А Алексей Степанович смотрел и улыбался.