Coi Bono? Повесть о трагедии Гуш Катиф
Шрифт:
Тишину нарушил одинокий вздох, и вслед за ним по залу пробежал торопливый, сдавленный шёпот: «Теиллим… Теиллим… Он читает Теиллим…»
…Разумеется, никто из присутствующих в зале суда не мог предположить, что эту же молитву Виктор произносил и две недели назад, когда его поместили в камеру следственного изолятора. В ту ночь в камере их было двое: он, студент Беер-Шевского университета, и Цвика, сантехник из Кирьят-Гата, которому в драке с двумя подростками не удалось разумно рассчитать силы, в результате чего, один из парнишек
Вентилятор в камере не работал, и, громко сокрушаясь по этому поводу, Виктор горестно качал головой, в то время, как сантехника настойчиво донимала мысль о том, что в тюремных помещениях непременно должны водиться крысы.
Сантехник безостановочно бродил по камере, заглядывая во все углы и выясняя у Виктора, не заметил ли тот в их камере присутствие крыс. Виктор сказал, что он не здешний и что данное заведение посещает впервые. В конце концов, утомившись, Цвика прилёг на пол посередине камеры и, издав жуткий стон, подвёл итог проведённой им инспекции:
– Суки!
– Ага! – вяло отозвался Виктор.
– Вот дела-то!
– Ну, да! – Виктор обескуражено взглянул на заросший, безудержно вздрагивающий подбородок сантехника. – Не надо было ломать парню пальцы.
– Так уж получилось. Парни злые оказались. Предельно злые… Я не хотел, чтобы так получилось…
– Ну, да, – заметил Виктор, – так уж получается, если иметь дело со злом.
– Я не хотел, чтобы так получилось, – повторил Цвика. – Эти парни некрасиво отозвались о моих родственниках-поселенцах, а один из них сказал, что поселения Гуш-Катиф никому и на хрен не нужны. Я завёлся… Думаю, это из-за того, что у нас теперь мерзкие времена. Злых развелось…
– Времена бывали мерзкими и раньше. И злые люди бывали… – сказал Виктор.
– А справедливость? – устало спросил Цвика.
– Что с ней?
– Справедливость когда-нибудь выглянет? – пытаясь удержать дрожь, Цвика прижал к подбородку ладонь.
– Обязательно! – ответил Виктор, – Только она задержится лет на сто семьдесят-сто девяносто…
– Вот жизнь-то, а?
– А что жизнь? – с упрёком в голосе проговорил Виктор. – Ты, вон, после своей баталии остался вроде бы живой, а ещё на жизнь жалуешься.
– Потому и жалуюсь, что вроде бы живой; неживые не жалуются… – объяснил Цвика.
Виктор извинился.
– Суки! – пробормотал Цвика, отдохнув. Он поднялся с пола, чтобы отправиться в очередную инспекцию по углам камеры.
– Суки! – откликнулся Виктор и внезапно провалился в дрёму.
Снилось ему, будто страна горит, а в это время пожарники в сверкающих на солнце медных касках, объявив о бессрочной забастовке, раскачиваются на ласковых волнах моря.
Закричал во сне Виктор и проснулся.
– Чего орёшь? – спросил Цвика.
– Так ведь страна горит!.. – стонал Виктор.
– Страна – не солома… – успокоил сокамерника Цвика.
«Не понимает!» – подумал о
Утром пришёл полицейский с круглыми, как у петуха, глазами и повёл Виктора по длинному узкому коридору.
Оставаясь за дверью, полицейский сказал: «Проходи!»
Если не считать двух стульев и небольшого столика, комната была пуста. Виктор присел на ближний стул, и тогда откуда-то сбоку послышался звук робко открывшейся дверцы. Человек с густыми рыжими бровями и маленьким ротиком на жёлтом лице пересёк комнату неслышными шагами, остановился возле Виктора; какое-то время он оставался стоять в задумчивости, а потом, обойдя столик, безрадостно опустился на скрипнувший, словно всхлипнувший, стульчик.
– Ну? – проговорил ротик. – Как здоровье?
«Учтивый!» – подумал о следователе Виктор и, переведя взгляд на зарешёченное окошко, подумал об Анне, которая осталась сидеть в своей кровати, в то время как он сидит теперь здесь, где, по мнению полстраны, он сидеть не должен.
– Дать Аcamol? – мягко улыбнулся следователь.
– Зачем?
– Голова не болит?
Виктор оторвал взгляд от решётки и скислил лицо.
– Должна болеть? – спросил он.
Следователь поджал губки и, шумно втянув в ноздри воздух, опустил веки. Наступило долгое молчание.
На самом деле, опыт подсказывал следователю, что внезапно прерванная беседа обычно приводит подследственных или в состояние панического страха, или к острому желанию как можно скорее прервать гнетущую тишину и заговорить первыми.
Однако первым заговорил следователь.
– О чём, милый, задумался? – голову следователь повернул под таким ракурсом, чтобы его похожее на розовую лепёшку ухо привлекло к себе внимание непременно.
Виктора ухо привлекло, и он, разглядывая торчащие из лепёшки жёлтые волосики, сообщил:
– О весёлых девочках!
– Вот как! – следователь карандашом постучал по столику. – Это о тех, которые…
– О тех самых…
Вытянувшись в трубочку, губки следователя спросили:
– Шутишь?
«Какой у него малюсенький ротик!» – подумал Виктор и в свою очередь спросил:
– Разве в этом помещении шутят?
– О женщинах на какое-то время забудь! – не поднимая глаза, следователь пошевелил кустиками бровей.
– Забыть?
– Начисто!
– Господи, а ведь так не хочется!..
– Придётся…
Ощутив сухость в горле, Виктор сказал:
– В таком случае буду думать о прохладительных напитках.
– Нет!
– Не думать?
– Нет, родной мой! Ни о чём таком, понимаешь?
В комнате было душно и влажно.
Виктор лизнул губы.
– Мне отвечать? – спросил он.
Следователь поднял утомлённые глаза.
– Отвечать, голубчик, ты обязан!
– Каким же это образом, если не разрешаете думать?..
Следователь укоризненно прошептал: