Conmagice

Соловьев Данила Олегович

— Меня заинтересовало, как осознают себя чернокнижники? — спросил я, когда Бертран закончил.

— Не понял. Ты о чем?

— У магов просто. В какой-то момент способности к магии пробуждаются, а потом случайно проявляются… и все, ты уже маг. Поняв принцип, по которому ты творишь заклинания, ты можешь все. И заклинания наши чаще всего нематериальны, создаются мыслью, эмоцией, словом… они всегда с собой.

— Хм… это тонко. Как поэзия или чувствительность к искусству у человека…вот не было вроде бы ничего, а потом оно медленно, плавно проявляется. И уже через совсем небольшой промежуток времени ты себя другим не мыслишь. Повышенная чувствительность к…к окружающему миру. К природе, к травам, к людям, волнение от того, что-то не так. Молодой совсем колдун просто немного по-другому воспринимает

мир вокруг. Но это в рамках «обыкновенной необычности», я бы сказал, — чернокнижник усмехнулся. — Если посчастливится найти учителя, родится в семье чернокнижников или самому догадаться как-то, то считай повезло.

— А если не посчастливится?

— Будешь волноваться всю жизнь. Что-то не так, а как тогда? Просто проживешь жизнь, не найдя применения своим силам. Никогда не узнаешь, что мог делать потрясающие вещи. Как нераскрытый талант в человеке. Если он рожден поэтом, но всю жизнь просидит в офисе, печатая отчеты, например. Это страшно… — с философской грустью заключил колдун.

Приготовления были закончены — со всех сторон обложенная магическим барахлом геометрическая фигура, по четырем сторонам которой стояли черные, закопченные тарелочки с воском.

Ритуал начался. Мое в нем участие ограничивалось одним единственным требованием: когда Бертран прикажет что-то сделать, надо немедленно, не задумываясь, делать. Поэтому я расслабленно сидел на все том же пеньке.

Над рисованным многогранником я увидел какое-то смутное шевеление. Магическое зрение ко мне возвращается что ли? Я посмотрел на чернокнижника и обрадовался — действительно! Пусть цвета тусклые и неясные, но я вновь вижу магию! А дальше будет лучше, уверен.

Бертран начал читать заклятие. Это было сложно. Возможно очень, возможно даже чересчур — я не уверен что могу четко произнести девятибуквенное слово, состоящее из одних согласных. Впрочем, это продолжалось недолго — вскоре согласные исчезли вообще, и мягко покачиваясь, чернокнижник что-то пел начерченной фигуре. Воск в чашках начал таять, и одновременно с тем над фигурой появились яркие огоньки, вроде желтых искр, собирающихся в красивые фрактальные узоры. Пение стало напряженнее, жестче, голос Бертрана обрел какие-то особые нотки, особую пронзительность — каждый звук был словно выстрел из звуковой пушки, от него будто кости вибрировали. Воск на блюдечках уже кипел, и словно пытался вырваться из какой-то незримой клети. Бертран продолжал резко петь, а потом внезапно вскочил и, протянув руки к центру фигуры громко приказал что-то. С жутким шипением языки плавленого воска взвились в воздух, и ринулись вниз, упав точно в канавки, из которых состоял многогранник и стремительно потекли по ним к центру. Магические побрякушки начали реагировать — от одних шел цветной дым, от других искры, от третьих звук. В центре фигуры вспыхнуло зелено-голубое пламя, странное, словно стремящееся отвердеть.

— Натан, сейчас! Бросай травы в центр звезды!

Я резко сорвал мешочек с шеи и, поймав вылетевшую из него «куклу», метнул ее в кристаллическое пламя.

Трава вспыхнула, на миг мне показалось, что я слился со всем миром, а потом снова сжался в одну точку. Я рухнул на колени, где-то в районе солнечного сплетения пульсировала, зарастая, сосущая пустота.

— Вот и все, — Бертран устало упал на землю. — Красивая штука получилась?

Я посмотрел. В центре застывшей восковой звезды стоял сине-зеленый кристалл, в котором застыл сгусток тьмы. Вглядываясь в него, я видел проступавшие в его глубинах багровые картины. Я, поглощенный дикой ленью. Я, насмехающийся над Ромой. Я, собирающийся стегнуть Киру плетью боли…

Я отвел взгляд и, последовав примеру Бертрана, лег на траву, устремив взгляд к звездам. Мне еще никогда не было так мучительно стыдно.

Раздалась музыка, знакомая, я определенно слышал этот мотив раньше. Оказалось, что Бертран музыкант, а заспинная сумка, которую он носил содержала в себе дорогой синтезатор.

— Показал ей весь мир и подарилИ весь мир за тебя говорилЧто с того? Что с тобой? Жизнь наряднаяДумаешь

ты разгадал, что надо ей?

Я вздрогнул, вслушиваясь в незамысловатые слова. Показал весь мир и подарил?

— Тайные, жаркие свиданияСсоры и ранние рыданияМолодой, кровь кипит, тело смелоеЭто всё, так скоро надоело ейБоль любви твоей…

Не может быть… не может же такого быть?! Почему эта песня? Почему сейчас? И почему она настолько подходит?!

Но ведь она — не твоя, хоть с тобой онаДаже иногда и бывает…Она — не твоя, как глоток винаТак тебя она выпиваетОна — не твоя, ты — играешь с ней,А она с тобой…Потому, что знаешь ли ты,Что в себе таит женская любовьЗнаешь ли ты, о чём молчит онаО чём её мечтыЗнаешь ли ты, что говорит онаКогда не рядом тыРядом с кем-то другим…Знаешь ли ты, когда уйдет онаКуда она идёт, слушая шагиЗнаешь ли ты, веришь ли ты?Чтоб удержать ее…

Я нервно рассмеялся, стараясь отогнать мысль, появившуюся в голове. Но… лучше спросить!

— Бертран, как ты почувствовал, что тебя искал медиум?

— Я сам немного медиум. Как и все чернокнижники, вообщем-то…

Он говорил еще что-то, но у меня в ушах шумела кровь. Это знак? Возможно… слишком верно, слишком подходит…

И ведь Кира права… какое право я имею распоряжаться чужими жизнями по своему усмотрению? Я ведь даже не пытался понять ее. Только самодовольно поучал, показывал жуткие примеры… какой же я идиот!

— Ладно, что ж. Не надо терять времени, — Бертран поднялся, убрал синтезатор в футляр. — Этот кристалл, можешь забрать его себе и поставить на полку, можешь закопать где-нибудь подальше. Главное — его нельзя уничтожать. В нем заточена твоя смерть.

— Ясно, — я поднялся. Перед Кирой я покаюсь, едва вернусь в город. Сейчас я должен узнать правду о чернокнижниках и магах, да и отблагодарить своего спасителя. Ну а кристалл…

Я вытащил его из центра многогранника и положил на землю. Окутал его сначала слоем алмаза, затем — сталью, затем вновь алмазом и так до тех пор, пока шар не стал около одного метра в диаметре Воронка на земле от этих преобразований получилась знатная. В ее центре я пробил тоннель, не меньше десяти километров в глубину, и метнул шар на его дно. Обвалил тоннель и вырастил на его месте дерево.

— Радикально, — улыбнулся Бертран. — Что ж, я сейчас соберу свое барахло, и мы отправимся к египтянам.

Чернокнижник аккуратно брал с земли свои амулеты и вкладывал их в специальные коробочки, которые тут же прятал в сумку.

— Как ты таскаешь с собой столько всего? — удивился я. — Палатка, походная утварь, синтезатор, магические амулеты…

— Астральные пути доступны не только вам, — ответил чернокнижник. — Разве что мы не можем протаскивать на них какие-то средства передвижения. Зато можем хранить там множество вещей, как я и делаю. Не расстаюсь я только с амулетами да инструментом. Все остальное — там.

— Не можете протаскивать средства передвижения? И если надо куда-то быстро попасть? Вы же не способны к телепортации?

— Напрямую нет, только через амулеты… — ответил Бертран. — А если надо куда-то быстро попасть… думаю, будешь смеяться.

— Так что?

— Мы превращаем астральный путь в ледяную горку с большим наклоном, после чего берем доску с приделанными снизу коньками…

Я представил себе картину и рассмеялся.

— Поэтому если нам надо попасть на другой континент, мы сначала пользуемся самолетом. Как только он достигнет максимальной высоты, мы переходим в астральный путь. В итоге получается быстрее.