Constanta
Шрифт:
Он далеко не случайно появился в моей жизни. Я не так глупа, чтобы верить в случайности. Вероятности – совсем другое дело.
11. Термоядерный синтез
Термоядерная реакция – это реакция синтеза легких ядер в более тяжелые.
Когда все его фотографии были изучены до пикселей, глаза – иссушены, а слезы – выплаканы, наступало время недели науки в нашем вузе – конец апреля.
Я страдала молча, в гордом одиночестве, и только Ольга знала крохи
В универе я оставалась бодра, весела и беспечна, умело прячась под маской, которая успела прирасти к моему лицу, в которую я и сама порой верила. Однако сердце не обманешь. На парах я еще могла думать о чем-то, кроме Довлатова, ржать, травить анекдоты и пошлые шуточки напару с Валерой, а вот стоило приехать на вокзал и купить билет на электричку, мысли сразу меняли свое направление, вставая в привычную колею – я мыслила одними лишь воспоминаниями и сожалениями. Но, как матерый воин, повидавший многое, я ни с кем не собиралась об этом разговаривать, ни с кем не хотела делиться своими переживаниями.
Чувства – слабость, а слабости мешают жить: так меня научили. Я провела все детство и отрочество в том месте, где за любую слезинку или кислую мину тебя будут гнобить, где выжить и влиться в компанию можно только будучи жестоким ублюдком, привыкшим издеваться над слабыми. Слабых топтали. Я и сама этим занималась: в школе они отдавали нам, сильным и бесчувственным, деньги и еду, отдавали нам свои слезы, видеть которые мы не боялись. Наоборот. Довести кого-то до слез без побоев, одними словами, считалось мастерством – таких людей уважали. И я была одной из них. Одной из тех, кто занимается буллингом, а не переносит его на себе.
Мне не стыдно признавать свою ужасную натуру и вспоминать прошлое, в которое Ольга наотрез отказывается верить, говоря: «Ну как такой пупсик, как ты, мог кого-то обижать? Нет, это ты все придумала!» Ну, может, так ей легче. Однако для меня ничего не меняется. Написанного пером не вырубишь топором.
А вот Валера верил мне, и верил охотно. Наверное, у нас завязалась такая крепкая дружба лишь потому, что иногда я веду себя как мужик: грубо, развязно, несдержанно, хамовато и нагло. Валера, будучи человеком, тоже не склонным показывать настоящие чувства при куче посторонних людей, со мной всегда был откровенен, честен и прямолинеен, за что я его и уважаю. Никто в нашей группе не знает его так близко и хорошо, как я. А он уже не раз говорил мне на полном серьезе, что я – одна из немногих людей, которые умеют найти с ним общий язык, иначе и таких теплых отношений между нами не было бы. Я люблю его по-своему, и как друга, и как брата; а он отвечает скупой взаимностью.
Валера – наглядный пример того, как друг-пацан может дать фору любой подруге.
Еще со школы я всегда находилась в основном в мужской компании, и была убеждена, что никто и никогда не поймет меня так хорошо, как мужчина. Но в универе я встретила Ольгу, полную противоположность себе: воспитанную, неиспорченную жизнью девушку, совсем не похожую ни на одну из тех распущенных и глупых стерв, которых я привыкла видеть у себя на родине.
Ольга до того чувствовала меня и без слов умела
* * *
Ради Веры Алексеевны я была готова на все, вплоть до выступления на научной конференции со своим докладом.
В это трудно поверить, но у меня очень сильная боязнь сцены. Я дико боюсь выступать перед публикой, а десять человек в аудитории для меня – уже толпа. Однако оказалось, что мое личное уважение к научному руководителю превышает любые страхи, и я, в конце концов, согласилась. В конечном итоге, сказала она, это поправит Вашу репутацию. Я согласилась с ней.
Конференция была назначена на среду, а во вторник должны были пройти какие-то мастер-классы, присутствовать на которых обязательно, как сказала нам декан. Ну, слово «обязательно» из уст препода – это все равно, что условный сигнал для меня, означающий, что я остаюсь дома. Переглянувшись с Валерой, я по глазам поняла, что не одна собираюсь бессовестно прогулять вторник. Мы злорадно улыбнулись друг другу на фразе: «Сходите, там будет очень интересно!»
* * *
Наступила среда.
Перед самой конференцией состоялось пленарное заседание в большом зале, на котором я сидела вместе с Верой Алексеевной и в последний раз проверяла содержание доклада. Мы сели сзади, на одной из последних парт, чтобы камеры местных фотографов не засветили то, что мы вовсе не слушаем речь декана, а занимаемся своими делами.
Ольга не была на пленарном, потому что выступала со своим докладом совсем в другом корпусе, и сочла пустой тратой времени мотаться сюда. Поэтому сейчас, скорее всего, она еще спала, и я не смогла удержаться и написала ей смс:
«Дрыхнешь там, да? Пока я тут на пленарке филе просиживаю».
«Ничего я не дрыхну, проснулась давно. Кстати, в жюри на моем выступлении будет Довлатов!»
«Ах ты гадюка! Раньше нельзя было сказать?»
«Сама только сегодня узнала)»
Я усмехнулась и загрустила одновременно. Ну, она же не специально выступает на кафедре русской литературы. А он не специально стал преподом именно этой дисциплины, чтобы сидеть у нее в жюри. Но черт подери! Почему мое выступление будут слушать какие-то старые тетки да Вера Алексеевна, а выступление Ольги будет слушать, сидя с ней в одной аудитории, дыша с ней одним воздухом, такой классный мужик? Справедливость, к тебе взываю! А, бесполезно…
– Яна, смотрите, – чуть-чуть толкнула меня плечом Вера Алексеевна, кивая куда-то в начало аудитории.
Я подняла голову от экрана мобильного, сначала удивленно посмотрела на ее улыбку, затем перевела взор к журналистам у входа, выискивая цель. С растрепанными волосами и фотоаппаратом в руках там стоял Константин Сергеевич. У меня остановилось сердце: что он делает здесь, если должен быть в другом корпусе через час? Но ответ нашелся быстро: сделав пару фотографий, Довлатов смылся из поля зрения так же быстро, как и появился. «Спешит к Ольге на доклад», – ревниво подумалось мне.