Цотнэ, или падение и возвышение грузин
Шрифт:
— Правду говоришь? — монах разинул рот от удивления.
— Клянусь господом!
— Ты видел во сне этот монастырь?
— Этот самый… Эти пещеры. Этот родник и эту лестницу…
— Неужели?
— Давно уж я его видел, но не знал дороги, а то пришёл бы сразу.
— А сейчас как добрался?
— Не поверишь… Точно в сказке… Я был на охоте. Меня привела сюда раненая лань, привела, а сама исчезла, точно её поглотила скала. Не знаю, куда она делась.
— Воистину чудо! Куда она могла исчезнуть?! Но ещё большее
Монах очарованно глядел на незнакомого отрока, призванного самим господом. В его сознании Цотнэ уже был окружён ореолом святости.
— Раз на то воля господня, пойдём, я провожу тебя в монастырь. Игумен сейчас на вечерней молитве. Когда он закончит молитву, ему доложат о тебе. А пока пойдём, отдохнёшь в моей скромной келье.
Монах взвалил корзину на спину.
— Следуй за мной.
В знак уважения он согнулся вдвое и пошёл впереди отрока, призванного в монастырь самим господом.
Весть о том, что в обитель явился чудесный юноша, мгновенно распространилась по всему монастырю. Поглядеть на «святого» потянулись монахи со всех сторон. Они не решались зайти в келью, а тем более заговорить с пришельцем и лишь разглядывали издали да расспрашивали друг друга, а потом, переиначив и преувеличив, благоговейно пересказывали другим.
Доложили настоятелю.
Бывший визирь счёл появление отрока за великую милость монастырю со стороны господа бога. Он приказал зажечь свечи и во главе всей братии с песнопением направился к уединённой келье. На пороге настоятель упал на колени и воздел руки к небу.
Озадаченный чрезмерным вниманием Цотнэ забился в угол.
Лицо торжественно молящегося игумена, озарённое мерцающим светом свечей, смутило отрока. Как грива старого льва, на плечи старца спускались седые волосы. Эта грива, судя по рассказам, была когда-то рыжей, каштановой. Так и есть, ещё и теперь кое-где проглядывали красные волосы, а когда Кирион воздел руки к небу и поднял лицо, Цотнэ окончательно был пленён величественной внешностью старика. Настоятель закончил благодарственную молитву и направился к отроку.
Свечи слепили мальчика. Он испуганно оглядывался по сторонам и мечтал только о том, чтобы дядя не догадался, кто он, и не отправил бы обратно домой. Он надеялся на то, что дядя не узнает его. Главное — не проговориться. Настоятель отпустил монахов и остался с отроком наедине. Осторожно расспросил обо всём и внимательно выслушал всю историю о видении во сне, о преследовании лани и об исчезновении её у скального обрыва.
— Это чудо, большое чудо! Поэтому все должны узнать о нём. Завтра же рано утром я сообщу обо всём одишскому князю и его супруге, накажу, чтоб явились вместе с приближёнными и собственными глазами увидели тебя.
При словах об отце и матери Цотнэ побледнел и тотчас опустил голову, чтобы проницательный
— А ты какого рода, сынок? По одежде ты сын какого-нибудь вельможи, — сказал настоятель, оглядывая отрока с ног до головы.
Настоятель не дождался ответа — отрок безмолвствовал.
— Родители знают, что господь призвал тебя? — спросил бывший визирь.
Цотнэ готов был провалиться сквозь землю.
— Я должен сообщить обо всём твоим родителям, если они не знают. Я позову их в монастырь, только скажи, где их искать.
— Не надо, отец! — Цотнэ сполз со скамьи, встал на колени и обнял ноги игумена.
Настоятелю было неловко, что чудесный отрок сам упал ему в ноги. Он обнял его за плечи и попытался поднять.
— Что тебя тревожит, сын мой? Боишься родителей? Опасаешься, что не разрешат?
— Да, настоятель, не разрешат.
— Никто из смертных не должен препятствовать воле господа и велению судьбы. Скажи мне, кто твои родители. Я поклянусь на кресте, что не позволю тебя увести.
— Правда, отец? Правда, не отдашь меня? — Цотнэ поднял лицо и умоляюще посмотрел в глаза дяди.
— Клянусь верой Христовой, не дам увести тебя отсюда. Успокойся. Помолимся господу, сын мой, дабы внушить твоим родителям благие мысли. Кто твои родители?
— Шергил Дадиани и супруга его Натэла…
Настоятель подскочил, словно укушенный змеёй.
Крепко схватился он за подлокотники кресла, а глаза его чуть не вылезли из орбит. Потом лицо его мертвенно побледнело.
Цотнэ испугался, не умирает ли настоятель. Вскочил, увидел на окне кувшин, налил воды на ладонь и брызнул на игумена. Старик встрепенулся, схватил мальчика за руку:
— Не нужно…
Глубоко вздохнул, откинувшись на спинку стула, и еле слышно проговорил:
— Опасался и сбылось!
Несколько минут настоятель сидел, словно окаменев, с остекленевшими глазами. Потом поднялся и медленно поплёлся к дверям.
Цотнэ хотел помочь ему, подставить плечо, но старик отстранил отрока и тихо сказал:
— Теперь уже поздно. Завтра будет день и будет злоба его. Ложись, отдыхай до утра, — он перекрестил гостя и, пятясь, вышел из кельи.
На дворе бушевала буря. Молнии извивались в небе. Гром сотрясал землю. Хлынул проливной дождь, и мрак ещё больше сгустился.
Кое-как добравшись до своей кельи, игумен упал перед распятием и начал молиться.
— Отпусти мне последний грех, тягчайший из всех моих прегрешений, ибо не избавился раб твой от помыслов о величии государства и от забот о делах царства. Отпусти грехи и прими мою душу, господи.
Он приглушённым голосом твердил молитву, бился лбом о каменный пол и крестился.
Наконец, укрепившись в вере и набравшись сил, старец сел к столу и принялся писать. Закончив письмо, позвал послушника.