Cредневековая история. Первые уроки

Гончарова Галина Дмитриевна

Анна кивнула. А перед глазами проносились видения балов, бриллианто, кавалеров – и тонкой короны на ее голове. Короны принцессы. Будущей королевы.

Черт!

Зачем она только спуталась с Лонсом?!

Гардвейг несколько минут смотрел на нее. А потом кивнул:

– Иди, прочухайся. А завтра поговоришь с Милией. Пусть она тебе платья какие пошьет, чтобы сверкала. Я ей скажу. Свободна.

Анна кое-как сделала реверанс, раскланялась и вышла вон.

Она не знала, что королевский шут покачал головой:

– Ох, не знаю, Гард. Жадная

она. И дура.

– Вся в мать.

– Может, кого еще предложить?

– Не получится. Старшей двенадцать лет, сам знаешь. Этой хоть шестнадцать скоро будет. А те вообще. А Эду надо сопляка женить в ближайшие год-два.

– М-да. А в Ивернее Лидия.

– Та шерстяной носок. Восемнадцать лет девке, а она ни о чем, кроме книг, не думает. Перестарок.

– Милии за двадцать было, нет?

– Так Милия и вдовой была… повезло мне с ней.

Шут только кивнул. Жену Гардвейга он не уважал. Не за что. Но ценил. Видел, как она любит короля, как старается окружить его заботой… курица-наседка, да. Но для пожилого короля – не худший вариант.

Не злая, не гадина, не интриганка, власть ей не нужна, только гнездо и дети. Ну и сыновей она, конечно, родила. Что хорошо. Гард ведь вообще с ума сходил без мальчишек…

– Ладно. Если ты думаешь, что эта соплячка – то, что надо, я с ней еще поговорю. Разрешишь?

– Когда я тебе что запрещал?

Мало кто знал, что шут был молочным братом короля. Что двое мужчин дружили с детства. И что неистовый, капризный, вздорный и злобный Гардвейг на этой земле любил только своего брата. И брат всеми силами старался оправдать его доверие.

А шутовство?

Почему бы и нет?

Чем-то же заниматься надо в свободное от интриг время?

Анна, пританцовывая, возвращалась к себе.

Принцесса!

Принцесса!!!

А может стать королевой, надо только правильно повести игру!

Она красива. Умна. И образование получила – Лонс позаботился… гримаска скривила пухлые губки.

Мальдоная!

Ну почему она не подождала еще пару лет?

Но хотелось всего и сразу.

Денег! Танцев! Любви! Жизни!!!

Танцев и денег не досталось, Лонс и сам беден как церковная крыса, а вот любви… Анна едва не облизнулась, вспоминая про руки Лонса, его губы, его тело, и вдруг в растерянности остановилась.

А ведь она уже замужем…

Вот это проблема. И серьезная. Но что же делать, что делать…

Ясно было только одно – отцу признаваться нельзя.

Джес Иртон, между прочим, настоящий граф, красавец-мужчина и отличный боец, смотрел на ревущего в три ручья ребенка. И совершенно не знал, что делать.

– Маленькая моя, ну не надо… котик, солнышко…

Ребенок ревел вдохновенно.

– Миранда Кэтрин Иртон, прекратите немедленно водоразлив!

Не помогало. Разве что в хлюпаньях носом прорезалось:

– Уезжаешь, бросаешь и покидаешь…

Джес только взъерошил волосы.

Дочку он любил до безумия. Пятилетняя

малышка это отлично понимала и вила из отца веревки.

Но сейчас выбора просто не было. Взять с собой малышку он не мог. Предстояли дела, заботы, балы, турниры, интриги… как тут потащишь за собой ребенка, если даже не знаешь, где будешь жить? После предложения поехать к Лилиан Миранда впала в настоящую истерику. Стала биться, задыхаться… Джес даже испугался. И капитулировал.

– Малыш, ты поедешь в Иртон и поживешь там зиму. А весной я за тобой приеду. Хорошо?

О том, что пока только конец лета, он благоразумно умолчал. Но дочка все равно разревелась. И ее пришлось долго и упорно успокаивать.

И заодно сочинять в уме длинное письмо к Лилиан.

Да, истеричка. Дура. Но не гадина же! И не обидит малышку.

Главное, ее предупредить и напугать. Хорошенько напугать…

И успокоить ребенка…

Когда часов в двенадцать следующего дня пришла Марта, Аля стояла посреди комнаты и старательно приседала. Получалось плохо. Сделано не было и десятка приседаний, а пот лил ручьями. И колени подозрительно ныли.

– Что это ты делаешь, Лилюшка? – ахнула няня.

Аля одарила ее веселой улыбкой.

– Нянюшка, милая, распорядись насчет ванны. И поищи мне какое-нибудь платье. Пора вставать с кровати. Пора!

– Лилюшка, а докторус…

– Пусть держится от меня подальше. Целее будет. Нянюшка, я же здесь с ума сойду. И вообще, я и так слишком долго занималась только собой. Так что там насчет ванны?

Марта покачала головой, но спорить не стала. И молча вышла.

К ее возвращению Аля успела сделать: двадцать приседаний, двадцать наклонов, сорок прыжков на месте, тридцать упражнений на пресс. Это таких, где ты лежишь на спине и пытаешься приподняться к согнутым коленям.

Получалось не просто плохо.

Омерзительно.

Раньше для Али это было мелочью. Тьфу – и забыть. Раньше, в своем мире, она бы и не почесалась. Зато сейчас…

Ощущение было такое, словно она весь день вагоны с цементом разгружала.

Ну да ладно. Три дня эти упражнения именно в таком количестве будут выполняться три раза в день. А лучше – пять. А через три дня количество подходов увеличится. И будет не по двадцать приседаний, а уже по тридцать. И так далее, и в том же духе. А что будет тяжело…

А кому сейчас легко?!

Одним словом, ванну принимала весьма решительно настроенная особа. И она же, отодвинув портьеру (розовую, естественно, в золотых розах, блин!) прошла за няней в гардероб, который раньше как-то не осваивала. Зачем? В ночнушке удобнее, да и за привидение себя выдать можно, если что. Где и сказала одно-единственное слово:

– Крестец!

Этим емким словечком студенты-медики заменяли матерщину. А что, крестец ничем не хуже, чем похожее по звучанию. Разве что на одну букву больше. А так… Если кто не знает, где у человека крестец, может в анатомическом атласе посмотреть.