Cталин после войны. 1945 -1953 годы
Шрифт:
Считаю совершенно необходимым проведение официального расследования обстоятельств пропажи в Госплане СССР секретных документов.
Вопрос о наведении порядка в работе секретного отдела поставлен перед т. Сабуровым. Принимаются меры по укреплению секретного отдела кадрами.
В настоящее время секретное делопроизводство в Госплане проверяется сотрудниками МГБ СССР.
Такая же записка мною направлена тов. Маленкову Г.М.
Уполномоченный ЦК ВКП(б) по кадрам в Госплане СССР Андреев.
Небольшой комментарий. На документе имеется резолюция (автограф): «Тов. Сазонову. По-номаренко». 10 сентября Сазонов сообщил По-номаренко, что
По этой записке к Вознесенскому появляются вопросы уже у Комиссии партийного контроля. Вознесенский отвечает отпиской, основное содержание которой сводится к «не знаю, не видел», в тех же случаях, где притвориться забывчивым не удается, Вознесенский оправдывается всевозможными рассуждениями.
Вот текст отписки Вознесенского.
Записка Н.А. Вознесенского И.В. Сталину
0 пропаже секретных документов в Госплане
СССР
(АП РФ.Ф. 3. Оп. 54. Д. 26. Л. 78-91.)
1 сентября 1949 г.
ЦК ВКП(б)
товарищу Сталину И.В.
Сегодня меня вызвали в КПК (Комитет партийного контроля.
– A.M.) к тов. Шкирятову и сообщили, что проверкой в Госплане установлена пропажа за последние 5 лет 236 секретных и совершенно секретных документов, что в Госплане не было порядка в хранении секретных документов, а лица, виновные в их пропаже, не отдавались под суд, как того требуют советские законы. В связи с этим даю свое объяснение ЦК ВКП(б).
1) Из фактов, о которых мне напомнили в КПК или сообщили, так как некоторые из них мне не были
известны, я, конечно, вижу и признаю, что в Госплане был серьезный беспорядок в хранении секретных документов, порядка, которого требует закон, там не было, и виновные в потере документов не привлекались к суду. Мне было известно из сообщений тов. Купцова о том, что в Госплане имели место факты утери документов: во время войны, когда в Госплане была массовая проверка сохранности документов, в 1948 году, когда была представлена записка т. Купцовым, а также по отдельным его сообщениям.
2) Почему же я не принял решения о привлечении виновных к суду, а ограничился административными взысканиями и не сообщил об этих фактах в ЦК и Правительство? Когда я пытаюсь осмыслить причины такого проступка, мне приходится разграничить вопрос: почему я не сделал этого тогда и как я понимаю это дело теперь? Тогда мне казалось, что поскольку нет данных, что документы использованы для разглашения государственной тайны и что о фактах недостачи документов, как мне говорил Купцов, он сообщает в Министерство Госбезопасности, я думал, что можно поверить объяснениям виновных и ограничиться административными взысканиями. Теперь я понимаю, что этот обывательский подход недопустим, что я допустил большую вину перед ЦК и Правительством, что нельзя субъективным толкованием подменять закон, что их надо выполнять неукоснительно и что только суд и следствие компетентны решать данный вопрос. Все это теперь мне ясно потому, что после моего снятия с работы, ценой больших переживаний я ликвидировал свою болезнь - самонадеянность
3) Все сказанное относится и к документу Купцова от 5.05.1948 года, где он сообщал об отсутствии ряда документов, числящихся за разными ответственными работниками Госплана. Моя вина в том, что, давая поручения Панову, Купцову и Орешкину, я не дал прямого указания о привлечении виновных к суду, а когда Купцов докладывал мне этот вопрос еще раз устно, уже не предлагая передавать дело в суд, я снова не проявил достоинства руководителя и не предложил поступить строго по закону. В этом я допустил нетерпимую беспечность и самонадеянность; других мыслей и намерений у меня не было. Что касается практики «списывания » не найденных секретных документов по резолюциям Купцова, с которыми я впервые ознакомился в КПК, то заявляю, что такой практики я не заводил, о ней не знал и был в полной уверенности, что на каждый не найденный документ составляется надлежащий акт.
4) В нарушение соответствующей инструкции, в Госплане руководство секретным отделом было возложено на зам. председателя т. Купцова, а не на меня, как руководителя учреждения. В этом я нарушил инструкцию, но никакого умысла здесь не было; мне казалось, что Купцов больше сделает для наведения порядка, располагая большим временем и понимая вопросы секретного делопроизводства. Как раньше, так и теперь, я, конечно, понимаю, что в конечном счете ответственность несет руководитель учреждения. Понятно, т а к ж е теперь, что все меры, принимаемые в Госплане к наведению порядка в хранении документов, были недостаточны, так как не выполнено основное - виновные не привлекались к суду.
5) Хочу объяснить также вопрос о потере документов в секретариате председателя Госплана, о чем мне сообщил тов. Шкирятов. Заявляю, что мне об этом не было известно. Напротив, зав. секретариатом председателя Госплана Филатов, в бытность мою председателем Госплана, заявлял мне, что все документы, числящиеся за секретариатом, в порядке; Купцов, или кто другой, также не сообщали мне о пропаже документов. После снятия меня с работы, б[ывший] зав. секретариатом в Сов[ете] Министров Колотов говорил мне, что он полностью рассчитался, а за Филатовым числятся какие-то два второстепенных документа. Поэтому это сообщение т. Шкирятова для меня было совершенно неожиданным. Что касается двух документов (Косяченко и Любимова), то они находились у меня в Совете Министров, пользовался ими только я: запиской Косяченко о денежном обращении в связи с подготовкой и проведением денежной реформы и справкой Любимова о соотношении производства боеприпасов в период первой и второй мировых войн - при работе над итогами военной экономики. Когда я уходил из Совета Министров, эти документы, как и многие другие, я передал Колотову для возвращения.
Вот что могу сообщить по этому тяжелому делу, в котором я допустил большую вину.
Обращаюсь в ЦК ВКП(б) и к Вам, товарищ Сталин, и прошу Вас простить мне мою вину, изложенную здесь. Наказание, которое я уже получил, и нахождение длительное время без работы настолько потрясло и переродило меня, что я осмеливаюсь просить Вас об этом и поверить, что Вы имеете дело с человеком, который извлек уроки и понимает, как надо соблюдать партийные и советские законы.
Н. Вознесенский».
Эти рассуждения с претензией на искреннее раскаяние выглядят неприлично для руководителя такого