Цунами
Шрифт:
— А что бы тебе на ней не жениться? Я поспособствую. Милая, похожа на меня и запала. По-моему, недурственно.
— Да, я так и мечтаю на ней жениться.
— Так за чем дело стало?
— Осталось только уломать ее.
Нелли, глядя на него материнским взглядом отпылавшей любовницы, казалось, обдумывала свой ответ ему с особой тщательностью.
— Ладно, договорились, — сказала она потом.
Самолет уже набрал высоту, надпись «Fasten belts — Пристегните ремни» погасла, стюардессы-тайки с ласковыми улыбками на лицах покатили по
Через полчаса надпись «Fasten belts» вновь загорелась — самолет начал снижаться.
Тут, когда они снова сидели подпоясанные ремнями в ожидании посадки, Нелли затеяла еще один разговор. Словно спешила, пока они еще вдвоем, выяснить о нем то, что всегда хотела, но все что-то мешало.
— Слушай, скажи мне, — проговорила она, — ты еврей? Скажи как на духу, я не антисемитка, думаю, ты это понимаешь.
— Очень интересно. — Рад удивился ее вопросу. Уж очень он был неожидан. — Это почему ты вдруг спрашиваешь?
— Ну в том числе потому, что у тебя такое нерусское имя. И лицо. Лицо тоже не очень русское. Дрон говорит, что ты еврей, но только необычный.
У Рада вырвался невольный смешок.
— А что такое «обычный»? Рабинович из анекдота? Нелли вслед за ним тоже прыснула.
— Действительно… Но у Дрона нюх, я тебе уже говорила. У него звериный нюх.
— Дрон для тебя авторитет?
— Дрон для меня авторитет, — подтвердила Нелли.
Рад вдруг почувствовал, что ему хочется открыться Нелли. Сказать ей о том, о чем он привык молчать. Отделываться шутками-прибаутками — и понимай его как хочешь. Он испытывал к ней такое доверие — будто они и впрямь были в прошлом любовниками, сохранившими друг к другу привязанность и приязнь. Почти любая на ее месте не просто не простила бы его за вчерашнее, а сделалась бы лютым врагом.
— Насчет еврея, Нелли, — сказал он, — и рад бы тебя потешить, да нечем. Всем, чем могу похвастаться, — это восьмушка западнославянской крови. У меня прадед был чехом. Из тех, которых в учебниках истории называют белочехами. Помнишь? Влюбился в мою прабабку — и остался. В тридцать четвертом его отправили на Беломорканал окончательно становиться русским, и ему это, судя по всему, удалось. В могиле, во всяком случае, он наверняка лежит сплошь среди русских костей. Мать узнала, что он чех, только уже взрослой. Представляешь, какой был страх? Ну а я назван в его честь. Временами, конечно, я думаю, что это все, может быть, не более чем легендой. Но прадеда точно звали Радиславом, иначе зачем называть так меня?
Он умолк, и Нелли, не прервавшая его за время рассказа ни звуком, воскликнула:
— Я же говорю, у Дрона звериный нюх! Помнишь, как тогда в Консерватории он тебя еще спросил: «Чех?» А ты сказал: «Еврей!» Почему ты так сказал?
— Прикола ради. — Рад вспомнил этот разговор. Это было в буфете, в антракте, когда они и познакомились с Дроном. Надо же, и в Нелли тот разговор тоже жив. — А у Дрона не нюх, а просто хорошее логическое мышление.
— Нюх, нюх, — настойчиво
Самолет садился. Нелли повернулась к окну и жадно смотрела на приближающуюся землю, на глазах превращавшуюся из своего макета в живую земную плоть. Шасси коснулось бетона, самолет заколотило на стыках плит. Салон зарукоплескал. Большинство пассажиров были не тайцы, и традиция золотого миллиарда проникла и на внутренние рейсы.
— Хлопай, — толкнула Рада в бок локтем Нелли. Рад последовал ее указанию. Нет, он ничего не имел против этих аплодисментов.
Когда вокруг уже расстегивали ремни и поднимались, и Рад тоже расстегнул и изготовился вставать, Нелли взяла его за рукав рубашки и удержала на месте.
— Я надеюсь, Дрону ты ничего не скажешь? — как жаля, проговорила она, не выпуская из руки его рукава.
— Не знаю, что мог бы ему сказать, — отозвался Рад.
— Вот и прекрасно, — заключила Нелли, отпуская его.
В аэропорту на выходе Рада с Нелли встречал Тони. Лазерно-рафинадные его зубы сверкали в улыбке, пожав Раду руку, он затем по-свойски похлопал его по плечу:
— Как самочувствие?
«Помню-помню Пат-понг», — стояло в его лукавых глазах.
— А ваше, Тони? — ответно спросил Рад. «Нечего помнить Пат-понг, проехали», — было в его встречном вопросе.
— Мое отличное! — воскликнул Тони.
— И мое тоже, — подвел черту Рад.
— А где Дрон? — спросила у Тони Нелли. — Он что, не приехал?
— Дрон не приехал, — подтвердил Тони. — У Дрона встреча. Они с Крисом и Майком в «Ридженси-парк». Мы к ним прямо туда поедем. Забросим ваши чемоданы — и к ним.
— «Ридженси-парк» — это такой ресторан в викторианском стиле, мы как-то еще обещали тебя туда повести, — напомнила Нелли Раду.
— А куда со своими вещами мне? — Рад запретил Тони напоминать о Пат-понге, но Пат-понг сам напоминал о себе: результатом посещения Пат-понга местом жительства в Бангкоке у Рада была улица.
— Будешь спать у нас на полу, — со смешком произнесла Нелли.
Ирония ее, однако, пропала втуне. Раду, сообщил Тони, заказан номер в «Jade Pavilion» — там же, где снова остановился Крис. Правда, на одну ночь, но этого достаточно.
— Завтра утром в Паттайю, — закончил свое сообщение Тони. — С гостиницей в Паттайе порядок, программа — блеск, скучать не придется.
Лимузиноподобная «тойота» Тони на парковке стояла среди других машин, как баскетболист в толпе обычных людей.
— Ох, Тони, — сказала Нелли, устраиваясь на заднем сиденье, вольно откидываясь на спинку и вытягивая вперед ноги. — Ваши сослуживцы должны завидовать вашей лошадке. Как вы справляетесь с этой завистью?
— Мои сослуживцы считают, что я умею жить, — сверкая в улыбке рафинадом зубов, обернулся к ней Тони. — Они бы тоже так хотели, но у них нет таких друзей, как Дрон.
— Ты любишь Дрона, Тони? — спросила Нелли.