Цунами
Шрифт:
– Японские женщины не крупны, суховаты, обычно узки в бедрах, – рассказывал Гошкевич, – ноги у них не очень стройны.
– Нет, не говорите, – сказал адъютант и секретарь адмирала, его племянник Пещуров, бывший на «Палладе» в Нагасаки на всех переговорах.
Он так юн, свеж и красив, что однажды японский посол Кавадзи спросил его: «Хотите быть моим сыном?»
– А вы, лейтенант, близко видели японок? – взглянув на Пещурова своими белесыми глазами, спросил капитан.
Пещуров смолчал.
Все знают, что японцы тщательно скрывают своих женщин. Поэтому наибольшее доверие вызывали рассказы Гошкевича как знатока Азии,
– Да вот, господа, Елкин лучше всех знает японок! – громко добавил он.
– Да вы что, господа! Я ни единой японки не видел еще…
– Простите, я хотел сказать, гилячек…
Елкин зажмурил левый глаз, а правый выкатил на барона. Штурманский поручик – атлетического сложения и самый белокурый из всех офицеров – неизменно обращал на себя внимание всех южных женщин и пользовался у них успехом.
– А как китаянки? – спросил юнкер Корнилов, обращаясь к Гошкевичу. – Вот вы прожили семь лет в Пекине. Составилось ли у вас какое-то мнение?
– В Японии вам интересно будет, – сказал, обращаясь к Можайскому, лейтенант Колокольцов. – Там все необычно. К сожалению, хотя мы долго стояли в Нагасаки, но мало видели. Как ни странно, а виды в Императорской гавани и Де-Кастри мне показались похожими на Японию. Та же игра красок.
– Вот уж ничего подобного, – перебил Елкин.
Постепенно разговор становился серьезней. Заговорили про народное восстание в Китае, про шаткость положения маньчжурской династии.
Офицеры «Дианы» не были ни в Китае, ни в Японии. Лишь на пути из Америки они прошли Сангарским проливом между Японскими островами и видели горы этой страны да кое-что подметили, приближаясь к рыбацким лодкам, которые сразу же уходили прочь. Читая книги западноевропейских путешественников, многие вынесли впечатление, что китайцы и японцы очень походят друг на друга и происходят от единого корня, что Япония – страна цветов, слабых, изнеженных мужчин и ярких женщин, похожих на фарфоровые статуэтки. Все они с огромными черными прическами, в черепаховых гребнях, и что гейши – доступны и соблазнительны.
Рассказы Гошкевича и палладских офицеров оказывались очень прозаическими, они вели речь про уголь, снабжение кораблей провизией, про американцев, японское рыболовство, несовершенство китайского вооружения и междоусобные битвы в Китае, про торговлю европейцев опиумом. Помянули и наш Амурский край. Гошкевич полагал, что через него произойдет сближение наше с Китаем более тесное, чем до сих пор.
– Китайцы и японцы – совершенно разные народы, – уверял Гошкевич. – И мне кажется, что ближайшее будущее за японцами.
– Адмирал, господа, про японок больше всех знает, только не говорит, – заметил Зеленой. – И рассказывать не будет.
– Он знает про настоящих китайских дам и аристократок. У него дар общения с этими народами.
– А все же в чем разница между японскими и китайскими женщинами? – спросил Можайский.
– Японки скромны и застенчивы, а китаянки смелей, так принято полагать, – сказал Гошкевич.
– Нахальней…
– Нет, они дочери великого, уверенного в себе народа. Есть и дерзкие. Смеются, глядя вам в лицо. Шутят… В Гонконге и Кантоне лодки с девицами подходят к европейским судам. В простонародье ног им не ломают. Стоит на корме этакая стройная китаяночка, держит в руках длинное весло [39]
39
… длинное весло… – Имеется в виду юли-юли (юлоу) – весло длиной около 3 метров, которое шарнирно располагается на джонке или сампане; движение лодки производится раскачкой поперечной рукояти весла.
– Что вы знаете, господа! – заметил Александр Сергеевич Мусин-Пушкин.
– Да, Гонконг, Шанхай и Кантон – это еще не Китай, – ответил Гошкевич. – В этих портах нравы развиваются в угоду вкусам англичан и вообще европейцев.
– Да нет, вот более подробно у Зеленого спросите, – заметил кто-то из молодежи.
– Что? Что? – воскликнул толстяк, косясь на капитана.
Лесовский встал, поблагодарил офицеров и ушел.
– Как-то наши злейшие враги – англичане? – перевел разговор Мусин-Пушкин, желая придать мысли молодежи боевое и патриотическое направление. – Какая мерзость, господа, – за турок заступаются!
Саша Можайский когда-то любил читать про путешествия и приключения англичан. Он упивался книгами об их открытиях. А потом об изобретениях, о применении машин в промышленности. Но при встречах с англичанами, желая выразить им свою симпатию, он всегда нарывался на высокомерие и неприязнь. Англичане настораживались при встрече с Александром Можайским, словно к нему-то и был у них какой-то особый счет. Так повторялось не раз, и теперь Александр привык, что от встреч с ними остается неприятный осадок. Он не испытывал ненависти к англичанам, но сторонился их, и былая симпатия рассеялась. А теперь началась война.
«Какая у него рука могучая», – думал Елкин, сидя подле Можайского.
– А вы японкам понравитесь! – вдруг категорически заявил ему Зеленой.
– А как они руки украшают, холят ли? Верно, простолюдинки, – как и у нас, грубы… Да что-то хочется изобразить, – сказал Можайский.
Дело до службы, казалось бы, не обязательное, но многое хотелось нарисовать. И развлечь японцев своей несовершенной живописью.
– Женщины у них не сухие и не кривоногие, господа, – горячо сказал Пещуров, – с необычайной прожигающей живостью взгляда! Лишь изредка украдкой какая-нибудь осмелится взглянуть, и чувствуешь себя пронзенным…
Евфимий Васильевич пригласил к себе священника, побеседовал с ним и попросил прочитать молитвы. Адмирал встал перед иконостасом и под пение отца Василия истово помолился.
Молитва возвращала силу духа, ему казалось, что он снова обретает право смотреть в глаза своим офицерам.
Евфимий Васильевич успокоился, отпустил священника и сел за работу.
«Все в руце Божьей», – подумал он.
Адмирал признавался себе в том, что опасности велики. Он шел в Японию на единственном парусном корабле. Во всей мощи может встретить его флот противника. Но и дело без конца нельзя тянуть. Нельзя допустить, чтобы японцы, которые письменно обещали заключить с ним договор и предоставить все права, какие будут даны другим нациям, не исполнили бы этого.