Цвет крови – серый
Шрифт:
– А что такое время? – Она в который раз с поистине детской непосредственностью перебивала меня, не давая закончить начатую мысль.
– Время... – Я ненадолго задумался, пытаясь подобрать более или менее нормальный ответ на этот странный вопрос. – Наверное, это то, чего нет, но одновременно оно есть.
– А разве так бывает?
Эти вопросы могли загнать в угол даже опытного мудреца, не говоря уже обо мне.
– Нет, наверное, не бывает, но...
– Ты запутался? – Она великодушно кинула глупому мужчине,
Я хотел было сказать, что нет, не запутался, а просто не могу объяснить доступным языком хорошо известные вещи, но решил, что не стоит этого делать. Поэтому коротко кивнул:
– Да, я запутался.
Удовлетворенная честным ответом, она перевела взгляд на мои руки, мгновенно сменив выражение лица с любознательно-веселого на печальное:
– Нашел еще одну штуковину?
Я посмотрел вниз – и увидел, что до сих пор сжимаю в кулаке рукоять жертвенного кинжала, на котором все еще оставалась кровь убитого имура.
Мне сразу же стало ужасно стыдно. Как будто я был уличен в чем-то до невозможности гадком. Хотя по большому счету это и было гадко – подобные вещи нельзя показывать ребенку, так как детство не заслуживает, чтобы грязная правда взрослой жизни стекала кровавой каплей с лезвия жертвенного клинка.
– Не нашел... Мне ее подарили, – сказал я чистую правду, одновременно пряча за спину страшный кинжал Мгхама.
– Странный подарок.
– Взрослые вообще странные, – все еще не зная, как загладить неловкость, сказал я первое, что пришло в голову.
– А кто такие взрослые?
Я был благодарен своей собеседнице за то, что она сменила тему разговора, но в очередной раз слегка опешил от странного вопроса.
– Взрослые – это дети, которые со временем вырастают.
– Ты же сказал, что время – это то, чего нет. Как же с ним может что-то вырасти?
– Со временем или без, но дети вырастают, превращаясь во взрослых, – раздраженно ответил я, совершенно запутавшись в этой непонятной и необъяснимой детской логике.
– А ты уже вырос? Или так до сих пор и остался мальчишкой, который пошел на свою первую охоту, сжимая в руках полуигрушечный лук и свято веря в то, что не вернется домой без добычи?
– Откуда ты знаешь про эту охоту? – спросил я, пораженный не столько самим вопросом, сколько сопровождающим его взглядом, в котором мне почудилось что-то намного большее, нежели обычное любопытство маленькой девочки.
Она пренебрежительно дернула плечами, как будто собеседник сморозил откровенную глупость. Но затем, все же сжалившись надо мной ответила:
– Все вы, мальчишки, одинаковые. Думаете что особенные, что великие охотники, у ног которых лежит весь мир. И что если не докажете это в самый первый раз, то не достигнете Алогона. Алогон – это пик мироздания, – поспешила добавить она, заметив мой вопросительный
– А ты там была?
– Зачем? – Она снова пожала плечами. – Что мне там делать и чего я там не видела?
– Н-да... Действительно, ты, наверное, права – пик мироздания не самое лучшее место для маленькой девочки.
– Для маленького мальчика, кстати, тоже.
– И для маленького мальчика тоже, – легко согласился я, начиная чувствовать в голове стремительно приближающийся гул колоколов, который предвещал скорое окончание разговора.
– Если ты когда-нибудь вырастешь, то сможешь побывать на этой вершине. Только не думаю, что тебе там понравится.
– Я уже вырос.
Гул стал просто невыносимым, перекрыв все остальные звуки, и ее последние слова я даже не услышал, а прочитал по губам.
– Еще нет, – сказала странная маленькая девочка и, не будучи уверенной в том, что я правильно понял ее мысль, уточнила: – Ты все еще не вырос.
«Ты ошибаешься», – хотел возразить я, но не успел – поле с цветами пропало, растворившись в обрывке тревожного сна, и, открыв глаза, я увидел бескрайнее поле, но в отличие от того, первого, с ковром нежных цветов, это было усеяно трупами. А точнее сказать – расчлененными и расплющенными останками.
Гольстерры ушли, оставив после себя кошмар, который невозможно вычеркнуть из памяти.
Я с трудом приподнялся, только сейчас заметив сидящего рядом Свена, который, не проявляя никаких признаков беспокойства, сосредоточенно теребил в руках выдернутый с корнем стебелек. Он был так спокоен, будто находился не в эпицентре жуткой бойни, а всего лишь вышел в поле, чтобы подставить лицо ласковому ветру и встретить приближающийся рассвет.
«Почему...» – Вопрос так и не сорвался с моих губ, так как я неожиданно понял: старый друг просто не видит всех этих ужасов. Он наверняка догадывается о том, что произошло и каковы последствия нападения гольстерров, но благодаря непроглядной тьме не в состоянии охватить взглядом и постичь разумом весь этот ужас.
– Ты знал, что эти твари нас не тронут? – спросил он, не поворачивая головы в мою сторону.
Голос, разорвавший тишину ночи, показался неожиданно громким.
– Нет.
– Тогда почему закрыл мне глаза?
Свену нужен был ответ не на этот вопрос, он хотел знать большее – усомнился ли я в его мужестве.
– Тени гольстерров намного страшнее, чем они сами.
Я солгал, но сделал это для того, чтобы не обидеть старого друга. Но он уловил искру фальши в моем ответе.
– Ты врешь?
Два мальчика сидели посреди бескрайнего поля, на котором не осталось ни одного цветка или травинки, не обагренных кровью, и пытались выяснить, насколько сильна их дружба...