Цвет пурпурный
Шрифт:
Конечно, как любая утопия, роман Элис Уокер уязвим для критики. Но в одном отношении он уже за пределами досягаемости убийственных рецензий и обзоров: действие его разворачивается не только на страницах. Так случилось, что оно перетекло с бумажных страниц в действительность. «Цвет пурпурный» относится к тем произведениям, которые не только произведены, но и сами произвели действие, впрочем, наверное, как и все книги, независимо от их литературных достоинств, которые читаются большим количеством людей и имеют резонанс. «Цвет пурпурный» изучается в университетах, на нем оттачивают мастерство начинающие литературоведы и культурологи, сочиняя сотни курсовых, дипломов и попадающих в печать статей.
Сили пишет письма Богу, а ее создательница обращается к миру, заявляя, вместе с другими афроамериканскими писательницами тех лет, о новом культурном
«Цвет пурпурный» — роман оппозиционный. После долгих лет советской власти и унылых завываний об интернациональной солидарности и борьбе рабочих всего мира за свои права русскоязычному читателю, наверное, скучно слушать о том, как кто-то произносит слова «угнетение», «революционная борьба» и прочие им подобные. Но если не увидеть в американской культуре ее самую, может быть, важную и ценную часть, культуру оппозиции, то можно не увидеть и самой культуры, как это зачастую и происходит. Американская не-массовая культура строится не вокруг песен и танцев, вокруг которых строится массовое развлечение. Это прежде всего культура политическая или гражданская. Чтобы общество не съело своих детей, должна существовать оппозиционная общественная жизнь, которая не зависит от того, кто у власти, белые или красные, демократы или республиканцы, националисты или западники. В мире американского оппозиционного движения, и в частности в феминизме, представлены сотни, если не тысячи групп, которые считают себя угнетенными. Они не слышны за пределами страны, а зачастую за пределами университетских кампусов или крошечных офисов некоммерческих организаций и их вебсайтов, но структура создает напряжение, некое силовое поле, хоть в какой-то степени защищающее жителей, включая не вовлеченных в политические затеи потребителей и даже идеологических врагов, таких как фундаменталисты-христиане, от людоедства власти и капитала.
От переводчика
Элис Уокер поселила героев своего романа в одном из южных штатов, может быть, в Джорджии, где, в городе Итонтоне, родилась она сама. И не только поселила, но и заставила говорить на южном деревенском афроамериканском наречье. Чтобы избежать контраста диалектной прямой речи и обрамляющего ее литературного языка рассказчика, автор поручила вести рассказ самой героине книги Сили. Таким образом, язык романа, за исключением писем Нетти, написанных правильным, почти викторианским и несколько возвышенным языком, представляет из себя диалект, или, если избегать этого слова, афроамериканский вариант английского языка. Английский язык, на котором говорят афроамериканцы, своеобразен. Среди заметных черт этого варианта английского, если не считать произношения и интонации, можно упомянуть глагольные формы с усеченными окончаниями, пропуск глаголов-связок и специфическое употребление местоимений. Переводить дословно эти особенности я не стала, чтобы не создавать ощущения неправильности речи. Афроамериканский язык имеет свои правила, и все кажущиеся неправильности подчинены обычной языковой логике. Если бы я попыталась переводить дословно, это выглядело бы так: «он иду домой» или «нас пошли на речку». Поскольку язык этот сложился не в городской среде, для передачи его особенностей я выбрала некоторые черты южных диалектов русского языка, стараясь ограничиться глагольными и местоименными формами, хотя не обошлось и без некоторой доли
Перевод романа был сделан при поддержке издательской и женской сетевой программ фонда Сороса. За помощь в транслитерации некоторых имен, а также за ряд полезных советов, хочу поблагодарить аспирантку магистерской программы изящных искусств университета Миннесоты Карлу Джонсон.
ЦВЕТ ПУРПУРНЫЙ
Посвящается Духу:
без которого ни эта книга,
ни я сама, не были бы завершены.
Открой мне, как стать похожим на тебя
Открой мне.
И не вздумай болтать лишнего,
если не хочешь мать в могилу свести.
Богу своему жалуйся.
Мне уже четырнацать. Я харошая всегда старалася быть харошей девачкой. Можеш открыть мне чево со мной творица? дай хоть знак.
По весне, как Люций родился, я слышала, они все препиралися. Он хвать ее за руку и стал в комнату тянуть, а она гаварит: Еще рано, Фонсо, хворая я еще. Ну и он от ее отстал. Прошла неделя и он опять пристает. Она гаворит: Не могу я больше. Аль не видиш, я уже еле ноги таскаю и детей куча.
Она поехала в Мейкон, до сестры, докторшы. Я за детьми осталася глядеть. Он мне в жизни слова добрава не сказал. Вот он и говарит: Раз твоя мамаша не хочет, будеш заместо ее. Сперва он ткнул тую штуку мне в бок и начал как будто ерзать. Потом стиснул мне тити. Потом заталкнул прямо в пипку. Было ужас как больно и я плакала. Он стал мне рот зажимать чуть не задушил и говорит, Заткнись. Потом привыкнет.
Мне ни за што не привыкнуть. А теперичя как еду гатовить, меня тошнит. Мама на меня бранится и косо смотрит. А вобще она нонче повеселевшая, потому как он злобится меньше. Она все время хворая, ох боюся долго ей не протянуть.
Мама померла. Она как помирала кричала и ругалася. На меня кричала и ругалася тоже на меня. Я нонче дюже толстая. Даже не могу быстро ходить. Пока дойду с колодца до дому, вода в ведре уже согревши. Пока накрываю на стол, еда уже простывши. Пока детей в школу соберу, уже обедать пора. Он ничево не говарил. Сел у ейной кровати держит за руку плачит и говорит: Не умирай не бросай меня не умирай.
Она спросила меня про первого. Чей? Я говарю: Божий. Не знаю чево еще сказать и никаких других мущин не знаю. Когда в животе заболело и все там стало шевелица и вдруг этот ребеночек малюсенький кулачок во рту засунувши вывалился, я не знала чево и думать.
К нам люди совсем не приходют.
А ей все хуже и хуже.
Потом она спрасила, Где он?
Я говарю Бог взял.
Это он взял. Он взял, пока я спала. Убил там в лесу. И энтово убьет, коли получица.
Он теперичя так ведет будто духу моево не выносит. Говарит, я дурная и ничего от меня харошева нельзя ждать. Взял моево другова маленькаво, на сей раз мальчик. Мне кажется он его не убил. Мне кажется он его продал мужу с женой в Монтиселло У меня в грудях полно молока, прямо по мне течет. Он говарит: Ну ты и неряха. Поди переоденся. А в чево мне переодеца? У меня и нема ничево.
У меня одна надежа, што он найдет каку-нибудь и дальше будет женица. Я же вижу как он глядит на мою младшую сестренку. Ее всю трясет от страха. Я ей говарю я тебя буду защищать. Бог мне поможет.