Цвет страха
Шрифт:
Читвуд обвел помещение взглядом. Здесь были унитаз из нержавеющей стали, рукомойник и еще один предмет гигиены, в котором Род с брезгливым чувством признал биде.
— Ох и влип же я, — пробормотал он.
За ним пришли люди в черных вязаных колпаках, вторые полностью закрывали лица, оставляя прорези только для глаз и губ. Рода привели в безликую комнату и усадили на твердый деревянный табурет.
В комнату вкатили нечто вроде сервировочного столика, но при взгляде на содержимое подноса внутри у инженера
— Не надо меня пытать! Я сам все скажу, — чуть слышно промолвил он.
— Parlez-vous francais?
За время своего пребывания в «Евро-Бисли» Род успел кое-как выучить французский, чтобы объясняться с местными жителями, но сейчас была не та обстановка, чтобы путаться в словах и тонких смысловых оттенках, поэтому он сказал:
— Нет. Я говорю только по-английски.
Глаза за прорезями масок досадливо сощурились. Французы стали перешептываться, и Роду удалось уловить суть разговора. Они пытались сообразить, как вести допрос американца, не владеющего французским, и при этом не сесть на шесть месяцев за разговор по-американски. В тюрьму не хотелось никому. Даже если этого требовали интересы любимой родины.
В ходе долгих телефонных переговоров следователи, по-видимому, получили особое разрешение министерства культуры. Перед Родом поставили устрашающий электронный прибор, напоминавший трансформатор игрушечной железной дороги. Оттуда торчали два провода со стальными зажимами «крокодил».
Читвуд немедленно свел колени, подумав: «Сейчас мне поджарят яйца».
— Я скажу все, что хотите, — проблеял он.
— Кто стоит за беззаконием, творимым в нашей стране?
— Сэм Бисли.
— Он мертв.
— Я имел в виду корпорацию Сэма Бисли.
— Почему ты не совершил самоубийство, как другие? Ты — важная птица.
— Не такая уж важная.
— Врешь! Ты не съел отравленный леденец. Почему?
— Вы с ума сошли? Чего ради мне было накладывать на себя руки? Ради проклятого Бисли? Вы знаете, как его компания обращается со своими работниками?
— Но остальные...
— Остальные не попались на крючок компании.
— Чем же тебя зацепили? — спросил один из следователей.
— Этого я вам сказать не могу, — ответил инженер, подумав, что, если он разболтает секрет пультоискателя, французы тут же запатентуют прибор и заставят его. Рода Читвуда, создать для них гиперцветовой лазер. — Коммерческая тайна, — добавил он.
К нему приблизился другой мучитель, держа в широко расставленных руках «крокодилы», словно угонщик, собравшийся завести мотор краденого автомобиля.
— Не прикасайтесь к моим половым органам... — забормотала жертва и, когда стальные зубцы зажимов впились в мочки его ушей, едва не рассмеялся от облегчения.
— Даем тебе последнюю возможность говорить добровольно, — произнес чей-то голос.
Боль оказалась такой ужасной,
Стенограмму допроса расшифровали, и уже через десять минут ее факсимильная копия лежала на столе министра культуры Франции Мориса Туре.
Взяв в руки синий карандаш, министр быстро просмотрел документ, помеченный грифом «совершенно секретно».
Натыкаясь на запрещенные выражения, он вычеркивал их карандашом и вставлял слова из списка замены.
Покончив с протоколом, Морис Туре позвонил Президенту Франции.
— Алло?
— Я только что ознакомился с протоколом допроса сотрудника Бисли.
— Не может быть! — вспылил глава государства. — Даже я еще не получил факса!
— Прошу вас, забудьте это гнусное слово.
— Я — Президент и говорю так, как мне заблагорассудится.
— А я — министр культуры. Не желаете ли провести полгодика за решеткой, месье Президент?
— Что вам удалось выяснить? — сдался тот.
— Американцы изобрели гипнотический источник индуцированного излучения, который помогает им подчинять людей своей воле.
— Источник индуцированного излучения... Что это такое?
— Это выражение, которым мы заменили слово лэ-а-зэ-е-эр, — ответил Морис Туре, произнося запрещенное слово по буквам, дабы избежать полугодового заключения по обвинению в употреблении франглицизмов.
— Я не понимаю, каким образом лазе... э-э-э... источники индуцированного излучения могут гипнотизировать людей. Мне казалось, их используют для резки предметов.
— Да, конечно, но прибор, о котором идет речь, испускает окрашенный свет. Розовый успокаивает, от красного вскипает кровь...
— Буквально?
— В переносном смысле. Желтый заставляет сердце трепетать от страха, а зеленый оказывает на мозг и желудок столь ужасное воздействие, что человека выворачивает наизнанку и он теряет сознание.
— А голубой?
— Что голубой?
— Это мой любимый цвет. Что делает с человеком голубой цвет?
— Голубой приводит в уныние, — сообщил министр культуры.
— В уныние? А я думал, голубой успокаивает. Небеса ведь голубые, так? И океаны тоже. Стоит лишь взглянуть на них, и ты успокаиваешься.
— Верно. Но нельзя забывать и о том, что голубой — цвет тоски и печали. Читая унылую, скучную книгу, мы так и говорим — «муть голубая». Грустная музыка называется блюз...
— Разве это слово не запрещено? — злорадным тоном осведомился Президент.
— Ну тогда les bleus, — поправился министр культуры, добавляя новое слово в черновик словаря официально признанных терминов.