Цвет сверхдержавы - красный. Трилогия
Шрифт:
Сам Микоян также настойчиво отрицал, что ему было хоть что-то известно о планах Козлова и остальных.
– Были обычные разговоры о политике, несогласие с линией товарища Хрущёва Кириченко и Игнатов высказывали, – подтвердил Анастас Иванович. – Но о каких-либо действиях при мне речи не было ни разу.
Хитрый Микоян по 58/12 идти тоже не хотел. (Ст. 58 ч. 12 УК РСФСР 1938 г – «Недонесение о достоверно известном, готовящемся или совершенном контрреволюционном преступлении» – не менее 6 месяцев
Не нашлось прямой связи и между заговорщиками
Какую-либо связь с иностранными разведками все четверо отрицали категорически, хотя им и так светила 58/8, и отмазываться от 58/3 было, в общем-то, бесполезно – мера наказания по обеим статьям была одинаковая.
(Ст. 58 ч. 3 УК РСФСР 1938 г – Сношения в контрреволюционных целях с иностранным государством или отдельными его представителями... – предусматривала высшую меру.)
В Киеве были также задержаны несколько валютчиков, связанных с представителями подпольной промышленности в Грузии. Следственное управление КГБ СССР работало над установлением роли 1-й секретаря компартии Грузии В. П. Мжаванадзе в развитии теневой экономики в республике.
С судом над заговорщиками решили не спешить. В диссидентской среде ходили упорные разговоры о всё-таки существовавшей связи кого-то из четверых с иностранной разведкой, и Серов хотел выявить эту связь, но это так и не удалось.
Суд состоялся осенью 1959 года. Процесс был открытым и публичным, и занял не один месяц. В ходе длительного судебного расследования была вскрыта связь со воровством в торговле, факты взяточничества партийных и хозяйственных руководителей, злоупотребления служебным положением, и другие нарушения. Основным обвинением оставалась, разумеется, организация покушения на Серова, но, по ходу процесса, выявилось ещё много интересных подробностей.
Сенсацией стало выступление потерпевшего – генерала армии Серова, который давал показания по ходу процесса на общих основаниях. Иван Александрович подробно рассказал, как произошла авария, как он влетел головой в перегородку, как его машину таранил грузовик. Его опрос в суде показывали по телевидению. Вся страна, видя, как председатель КГБ даёт показания в суде, осознала, что в повседневной жизни произошли очень серьёзные перемены.
Ход процесса активно освещался в печати. От населения и трудовых коллективов приходило множество писем в газеты, с требованиями строго наказать виновных. Большинство писем пришло с московских, ленинградских и горьковских заводов, где рабочие были возмущены творившимся вокруг них беззаконием и воровством в торговле, произволом партийных и городских чиновников, процветающей в органах власти коррупцией.
В отношении арестованных представителей высшего руководства и расхитителей социалистической собственности, и в Москве, и в Ленинграде, и в республиках Закавказья говорили прямо: «Зарвались – вот и получили по заслугам».
В
В передовице «Известий» Алексей Иванович Аджубей писал: «В 1959 г партийные перерожденцы, взяточники и казнокрады неожиданно осознали, что они не более равны перед законом, чем обычные граждане».
(«Году этак в 1995-м питерские коты внезапно осознали, что они... съедобны» (с) Александр Невзоров)
В обкомах и райкомах все притихли. В первичных парторганизациях, напротив, рядовые члены партии приветствовали строгие меры по наведению порядка, хотя и были несколько ошарашены.
Иностранные репортёры не один раз пытались выудить у Хрущёва на пресс-конференциях подробности о «деле секретарей ЦК». Как-никак, подобного «грандиозного шухера» не было уже давно. По общественному резонансу и уровню затронутых фигур это было значительно круче, чем «ленинградское дело» 40-х. Никита Сергеевич отмахивался и отвечал стереотипно:
– Процесс открытый, все детали публикуются в газетах. Я о ходе суда тоже узнаю из газет, точно так же, как вы. Я точно так же возмущён творившимся беззаконием. Чего-либо сверх этого мне добавить нечего. Закон в нашей стране един для всех, и перед ним все равны. У нас правовое государство. За преступления положено отвечать по закону, невзирая на должности.
Весьма показательной была реакция за рубежом. Радиостанция «Свобода» прокомментировала события в Закавказье: «Хрущёв примерил френч Сталина, и обновка пришлась впору». Западные газеты смаковали подробности арестов, утверждая, что «у красных ничего не меняется, кровь льётся рекой, люди боятся ходить по улицам».
Подставная радиостанция «Свобода», контролируемая КГБ, (см. гл. 03-13) тут же выдала репортаж о том, как в Ленинграде казаки верхом на боевых медведях, с шашками наголо гонялись за работниками торговли по Невскому проспекту, а весь личный состав ЦК прямо с очередного пленума вывели на Красную площадь, выстроили вдоль кремлёвской стены и расстреляли из крупнокалиберного пулемёта. Диссиденты, собравшиеся на кухнях послушать новости, матерно ругались:
– Опять эти мудаки на радио «Свобода» перепились и х...йню несут...
Однако вскоре злорадный тон западных сообщений сменился на более объективный, как ни необычно это звучало. Причиной тому стала публикация в советских газетах результатов проведённого расследования. На советском телевидении начала выходить программа «Человек и закон» (в реальной истории выходила с 1974 года). Первыми в эфир попали сюжеты об арестах в Закавказье, в Ленинграде и Москве. Впервые советскому народу показали по телевидению сидящих на скамье подсудимых бывших высших партийных и хозяйственных руководителей.